Шандор Тот - Второе рождение Жолта Керекеша

Но Зебулон в ответ на ласку лишь слегка повилял хвостом: нежности он признавал только дома.

Потом Зебулон опять заворчал, но ворчание тут же сменилось глубоким вздохом: в подходившем человеке он узнал Дани.

— Ты видел? — спросил Жолт.

— Привет. Видел, — неуверенно сказал Дани и схватился за свои очки.

Жолт молчал. Он подозревал, что толстые стекла очков не позволяют Дани видеть то, что следует видеть. Дани тяжело дышал. В конце концов он плюхнулся на траву. На его белом лице горели красные веснушки. Загар его совсем не коснулся — наверное, целое лето он плесневел в четырех стенах, перебирая струны гитары.

— Они что, схватились? — спросил Дани.

Жолт обозлился. Как можно таким примитивно-наивным словом определить то, что случилось! «Схватились»!

— Хорошо, что ты не прячешься в дремучем лесу, — пробормотал Дани. — Я убил полчаса, чтоб отыскать эту индейскую тропу.

Жолт не отозвался. Очень любопытно: даже тропу насилу нашел! Что же он вообще тогда видит?

— Полгода назад Зебу трясся от страха при виде какого-нибудь несчастного гуся, а теперь, как мешок с тряпьем, тряхнул громаднейшего эрделя. Здорово он развился! Правда?

— Что ты с ним делаешь?

— Развиваю в нем чувство злобы. Дергаю за уши или за хвост. Он может сделаться таким злобным, что готов будет броситься даже на меня.

— Вот идиотство! Дергать собаку за уши! Тьфу!

— Да ты просто не разбираешься в дрессировке, Дани.

— Я ужасно исстрадался, старик, — сказал Дани. — На завтрак мне подали барий. А барий я, знаешь ли, ненавижу.

— Ты ходил на рентген? Просвечивал внутренности?

— Да. Все время болит желудок.

— Ерунда. У меня дела посерьезней. Я заикаюсь, старик.

Дани ухмыльнулся:

— Ты взял их, конечно, на пушку! Спросил дядечку через забор: извините, мол, как пройти на Убойную улицу?

— Никаких пушек. Я не шучу.

— Неплохо. Идейка что надо. Школу побоку, и да здравствуют горы! Повезло тебе, что твой папочка врач.

— А мне на тебя наплевать.

Внутри у Жолта все задрожало, горло на какой-то миг напряглось, и он лихорадочно прислушался к себе. Но напряжение быстро прошло. «Ну конечно, — думал Жолт, — что спрашивать с Дани, если солнце ему кажется серым, косулю он принимает за зайца и на завтрак глотает барий. Жалко тратить на него время».

Жолт подозвал Зебулона, бросил свитер и приказал:

— Стереги!

— И он будет стеречь? — спросил Дани.

— Попробуй отнять!

Дани протянул руку. Зебулон издал грозное глухое ворчание, и все тело его напружинилось. Рука Дани приближалась. Зебулон примял свитер передними лапами, коротко тявкнул и встал.

— Зебу! — испуганно крикнул Дани. — Неужели ты смог бы…

— И еще как! — сказал Жолт. — Его давно уже не приходится дергать за уши. Он становится злым по команде. Ну что?

— Любопытно, — сказал Дани и устало прилег на траву.

— Почти все, что Зебулон делает, он делает для того, чтобы мне угодить. Знаешь, старик, когда я копаюсь иглой в его ранах, он стоит точно вкопанный и следит лишь за тем, чтоб меня случайно не рассердить. А когда я сержусь, он просто трясется от страха.

— А почему сейчас ты не заикаешься? — вдруг спросил Дани, приподнимаясь на локте.

— Это никому не известно, — помолчав, сказал Жолт.

— Что за черт! Просто так, ни с того ни с сего, у тебя отнимается язык? Я ни разу не слышал, чтоб ты заикался.

— Многие заикаются. Ты даже не представляешь, как много заик. У Восточного вокзала есть институт. Знаешь, какая там толчея? Как в продовольственном магазине.

— Отчего эта пакость бывает?

— Оттого, что человека оскорбляют. Например, ему говорят: ты гаденький хулиган.

— Взял бы да смазал разок за такое.

— Отцу?

— Это дело другое! Тогда все понятно!

— Ничего тебе не понятно. Беда не в том, что говорят, а в том, что ты этому веришь.

— Да ты свихнулся!

— Врач видит массу страданий, они его закаляют, и потому он мыслит очень решительно, без всякой чувствительности, — вот что сказал лечащий меня врач. Я и сам был свидетель: когда человек отдал концы — ведь ты понимаешь, что это значит, — врач сказал: он экзитировал, и все.

— Мой отец тоже мыслит решительно. Он ведь военный, — сказал Дани. — И зудит, все время зудит, что я мало ем и останусь вот таким лилипутом. Но ведь должны быть на свете и лилипуты! Правда? Так что на это мне наплевать.

Лоб Дани, однако, прорезала злая морщинка, — значит, ему было не наплевать.

— Сколько в тебе сантиметров?

— Откуда мне знать!

— Да ты ростом еще обставишь отца. Вот увидишь, мое предсказание сбудется.

Дани весь просиял:

— Вот была бы потеха! Я смеялся бы как помешанный.

Дани задумался.

— Не понимаю, как это… и сколько может оно продолжаться? — спросил он затем.

— Ты имеешь в виду заикание? Амбруш считает, что это от страха. Я квакаю от страха перед отцом.

Жолт мрачно смотрел перед собой.

— А кто такой Амбруш?

— Он меня лечит. Мой врач. Ну и голова этот Амбруш — блеск! А его лечение — сила. Можно ставить Знак качества. Я так считаю.

— Хочешь заморочить мне голову?

— Ни капельки. Это в самом деле захватывающе. Мы играем, занимаемся тестами. Знаешь, что такое тесты?

— Не очень.

— Например, так. Перед тобой кладут доску, а на ней разноцветные чернильные кляксы. И ты должен сказать про кляксу все, что взбредет тебе в голову. То есть что в этих кляксах ты видишь. Получаются самые разные и весьма любопытные фигуры. По-моему, это картины. Говорить можно что хочешь. Амбруш только смеется. Слушай, старик, посмотрел бы ты, как он смеется.

— А что ты увидел в кляксе?

— Смотрю я, к примеру, на такое пятно и говорю: «Это дьявол; он охвачен красным пламенем. Тут врата ада». Отлично. Амбруш очень доволен. «А тут карабкающиеся по краю пропасти люди, они хотят броситься в пропасть». Если перевернуть, получается майский жук, только без усиков. Я снова переворачиваю и вижу карикатуру: молодой бородатый субъект или лисий мех, шкура. А если прищуриться, голова клопа…

— Стой! Где ты выуживаешь весь этот вздор? — спросил недоверчиво Дани.

Жолт ткнул пальцем в небо:

— Там. Вон из той тучи, если хочешь. Всмотрись в нее хорошенько и тоже увидишь, что это не туча, а голова клоуна. Он ухмыляется. Да или нет? Говори же!

— Там и правда что-то похожее на голову… и волосы даже растрепаны…

— Правильно. А вот этот лист с веткой — морской конек. Если же посмотришь отсюда — ласточка. А этот — король в какой-то дурацкой короне.

— Да, действительно, — задумчиво сказал Дани. — Послушай, Жоли, твой врач тебя просто экзаменует. С какой стороны ни смотри, выходит экзамен.

— Ах, и я так вначале думал. Но говорю тебе: это совсем не экзамен.

— Тогда чего же он добивается кляксами?