Владислав Крапивин - Бабушкин внук и его братья

– Куда? – сказал я.

– Ну, туда… В тот дом…

– Ты ходил в тот дом? Один?! – звонко изумился Ивка. – Каждый день?!

Арунас кивнул.

– Зачем? – сказал я.

– Ну, боялся… вдруг она куда-нибудь денется. И она… будто живая. Скучно одной. Я ее навещал…

– Виолончель? – разом спросили Ивка и я.

– Ну да… – Арунас наконец глянул в лицо Ивке и мне.

Господи, до чего же стало хорошо! Не было за Арунасом никакого зла, никаких грехов. И беды не было! И не связался он ни с какой сволочной компанией, как нам сперва думалось. Появилась у него своя сказка, вот и все. А сказать про нее нам он стеснялся. Или, может, боялся спугнуть эту сказку. Или… Ну, кто его знает? Главное, что мы опять вместе. Без вранья и обид…

Ивка поглядел на его мокрые ноги.

– Ты охрип, потому что босиком.

– Да нет же! Дождик-то теплый! Это я… так…

Наверно, он хотел объяснить, что охрип от виноватости, но не решился.

– Может, все-таки унесем оттуда виолончель? – посоветовал я.

– Да нет же! Она… ну, она как будто не хочет. Скучать будет по дому…

Нет так нет. Ивка тут же нашел выход:

– Если хочешь, давай будем ходить туда с тобой хоть в какую погоду. А там будем… то есть не будем мешать тебе, подождем в другой комнате. Там ведь много комнат…

Арунас не стал спорить.

– Ладно! Только… – Он поднял лицо. – По-моему, завтра уже будет хорошая погода.

Мы решили проводить его к Геннадию Марковичу.

– Только деде Гене не говорите… про это. Ладно? А то рассердится да скажет: хватит мне с тобой мороки, иди в интернат или куда хочешь.

Мы знали, что старый мастер так не скажет. И Арунас, по-моему, знал. Просто ему неловко было перед «дедой Геной» за вранье.

Ну, а если бы даже Геннадий Маркович и вздумал отказаться от Арунаса, тот не пропал бы. Я знал от Ивки, что его мама и Галина Антоновна выясняют между собой: кто возьмет мальчика к себе. Даже узнавали у юристов, как оформить документы на усыновление маленького беженца.

Захочет ли только Арунас уходить от старика?

– Ох, а мы ведь ту остановку на Дороге, где дом, никак не назвали! – вспомнил я.

– Можно так и назвать: «Старый дом», – простодушно сказал Ивка.

– А что, если «Виолончель»? Нэлик, ты как думаешь? Можно?

Арунас на ходу посопел и кивнул.

Ивка спросил:

– А Динь-Дима ты там не встречал?

– Нет. Только рыжую собаку. Она один раз пришла ко мне в дом. Сидела рядышком и сушилась.

Ивка вдруг остановился.

– Послушайте. Дождик звенит, как колокольчик Динь-Дима…

С утра сверкало умытое солнце. Я это увидел сразу же, как проснулся. А проснулся от телефонного звонка. Выскочил в прихожую.

– Алька! Долго спишь!

– А, это ты, писательница! Привет! Что это ты меня вспомнила?

Настя помолчала секунды две и сообщила невыразительным голосом:

– Я тебя и не забывала, по-моему. Как можно…

– Ну да! А сама целыми днями то у Маргариты, то у Демида. Говорят, ты в него влюбилась.

– Кто говорит?

– Вальдштейн рассуждал на эту тему.

– Уши бы надрать дураку…

– Так ему и передать?

– Не надо. Я это про себя.

– Понял… Может, пойдешь сегодня с нами на Дорогу?

– А вот возьму и пойду!

– Гарантирую общее ликование.

На этот раз мы нашли скульптуру: девочка в сарафане и косынке тащит на закорках маленького мальчугана. Девочка и малыш были, по-моему, те же самые, что на пустыре. Только там сестра поливала братишку из кувшина, а здесь от чего-то спасала. Может быть, уносила маленького Иванушку от Бабы Яги.

Это открытие случилось шагах в ста от остановки «Виолончель», дальше по Дороге. Рядом со скульптурой валялись куски кованой садовой решетки, а вокруг стояли вековые березы. Наверно, в давние времена здесь был парк.

Девочка и малыш оказались не гипсовые, не алебастровые, а из настоящего мрамора. Лица такие выразительные. У малыша на круглой мордашке откровенный страх. У его сестры – тоже испуг, но, скорее, не за себя, а за братишку. И надежда: успеем, укроемся…

– Есть такая картина: «Дети, бегущие от грозы», – вспомнила Настя.

– Мы такие же дети сейчас будем, – сообщил Арбуз. – Глядите, какую жуть натянуло…

И правда стало сумрачно, а из-за березовых верхушек быстро надвигалась лиловая грозовая масса.

– А ну-ка рвем обратно к дому! – скомандовал Арбуз.

И мы рванули. Колокольчик Динь-Дима прямо захлебывался, автобус опять опрокинулся и ехал вверх колесами, но поправлять было некогда.

Тугие струи успели хлестануть нас. И тут же сверкнуло и грохнуло. Но мы были в двух шагах от дома. Влетели под крышу.

Здесь нам сразу стало нестрашно, уютно даже, хотя многие стекла были выбиты и ветер шебуршал в пустых комнатах мусором.

Арунас устроился в углу на табурете – в обнимку с виолончелью. Мы сгрудились вокруг него – кто на расшатанных стульях, кто прямо на полу. Сперва было немного зябко, но скоро стало совсем хорошо. Наверно, потому, что вместе. По-моему, от нас шло друг к дружке какое-то излучение. И мне на миг показалось даже, что внутри каждого – светящийся шарик (будто крошечная планета) и между всеми шариками хрустальные спицы. Тот самый каркас, который не даст сомкнуться черному Озму…

Гул дождя нарастал, грохотало так, что в корпусе виолончели гудело эхо. Иногда залетали брызги. Но мы не уходили с выбранного места.

Я сидел на скрипучем высохшем стуле, а Динь-Дим у меня под боком, на полу. Синий глаз на его коленке был раскрыт широко-широко и смотрел в потолок – там за досками и стропилами бесновались потоки и могучее электричество. На другое колено Дим поставил крошечного гномика. Его вырезал и подарил Диму Арбуз: «Посади в автобус – будет сказочный шофер». Дим обрадовался подарку, но заталкивать гномика в автобус не стал, носил его в кармане или просто в кулаке.

При каждом грозовом разряде гномик на Димкиной коленке вздрагивал.

Арбуз вдруг предложил:

– Что просто так сидеть? Давайте что-нибудь рассказывать.

– Про что рассказывать? – спросила Настя и поежилась.

Тогда я сказал прямо:

– Нечего отмалчиваться. Выкладывай наконец, что вы там сочинили с Маргаритой.

– Я же вам тыщу раз объясняла: рано еще, потому что конец не написан.

– Можно и без конца, – поддержал меня Ивка.

– Вы какие-то бестолковые…

– Ну, Настя! Расскажи сказку, – попросил и Николка. – Потому что здесь это сказка, а там… по правде.

Настя опять поежилась:

– Где там?

Николка сказал тихо:

– За грозой…

Настя широко раскрыла глаза.

Вальдштейн поднажал с ехидцей:

– Давай-давай, не серди силы небесные. А то они сейчас ка-ак грохнут…

В тот же миг сверкнуло и грохнуло над самой крышей. Мы все подскочили, Дим поймал в воздухе гномика. Виолончель загудела как барабан.