Владислав Крапивин - Самолет по имени Серёжка

– Кого ты стесняешься-то! Кругом пусто, а мы свои люди. Ну-ка, давай… – Он взял меня под мышки, прижал к себе спиной и подтащил к забору. И держал так среди зарослей в стоячем положении сколько потребовалось.

Он был одного роста со мной (если можно обо мне говорить «рост») и, видимо, одного веса, но управлялся со мной ловко и легко, словно всю жизнь ухаживал за инвалидами. И я снова сделался счастливым – и оттого, что Серёжка сказал «мы свои люди», и оттого, что не надо спешить домой.

Проход среди заборов кончился. Мы оказались на берегу небольшого болота. На другом конце его темнел заброшенный сад, по сторонам виднелись кирпичные развалины и сараи. А над осокой и метелками тростника дрожал, как стеклянный занавес, нагретый воздух. И тихо-тихо было, до комариного звона.

– Это же Мельничное болото! – обрадовался Серёжка. – Бывший пруд! Вон там развалины мельницы!

– Откуда ты знаешь? Ты говорил, что не бывал здесь…

– Бывал, я вспомнил! Только я с той стороны сюда подходил, через сад, поэтому сразу сейчас не разобрался… Я знаешь как это место узнал? Вон по тому коллектору!

– По чему?

– Ну, смотри! Видишь, труба в деревянном кожухе?

Я глянул налево. С нашего берега тянулось через болото что-то вроде мостика. Представьте себе собачью конуру с двускатной крышей, вытянутую в сотни раз. Такой вот бесконечный обшитый досками домик уходил к другому берегу.

– Там внутри труба теплоцентрали, с горячей водой, – объяснил Серёжка.

– А обшивка зачем? Чтобы лягушки не обожглись?

– Не только лягушки, вообще всякая живность, – засмеялся Серёжка. – Тут ее много… Ромка, давай по этой штуке на ту сторону, а?

– Ох… ну, давай…

Страшновато было, но обидеть Серёжку недоверием я не мог.

Серёжка вкатил меня на крышу коллектора. Коротенькие поперечные доски лежали внакладку друг на дружке, тугие шины прыгали по ним – по самым краям этой двускатной кровли. И внутри у меня что-то прыгало. Я вцепился в подлокотники.

– С-смот-ри н-не б-бульк-ни ме-ня… – Это я вроде бы шутя проговорил сквозь тряску.

– Ну, подумаешь! Если булькну, вытащу и отмою!

– А ес-ли з-десь глуб-бо-ко?

– Чуки помогут.

– К-кто?!

– Чуки! Живут здесь такие существа. Болотные. Похожи на пеньки с кудлатой шерстью. Они добрые… А еще есть шкыдлы. Вроде громадных водяных крыс или маленьких кенгуру. У них вместо передних лап ручки, как у мартышек. Ух, зловредные эти шкыдлы и хитрые! Чуки с ними всю жизнь воюют…

Я даже про тряску забыл, слушая эту фантастику. Мельничное болото сразу показалось мне волшебным местом. Именно в таком заросшем пруду Тортилла подарила Буратино золотой ключик. А на мельнице водятся всякие духи… А мохнатые чуки по ночам собираются на берегу у костра и обсуждают, как защититься от поганых шкыдл. И плавают над болотом блуждающие огоньки…

Пока я все это представлял, тряска кончилась. Потому что кончился коллектор. От него шел по берегу щелястый дощатый тротуар. Он терялся в близком саду. Но мы не поехали туда, Серёжка повернул кресло в сторону:

– Смотри, как здесь здорово!

Вот удивительно! Вдоль осоки тянулась по берегу широкая полоса чистого белого песка! Если бы не у болота, а у озера или речки, здесь получился бы отличный пляж!

– Ура! Остановка «Курорт»! – Я свалился с кресла и растянулся на теплом, не тронутом ни единым человечьим следом песке. Стянул футболку. Солнце уперлось мне в спину горячими лучами. И ноги теперь сзади загорят, буду совсем как нормальный пацан…

Серёжка плюхнулся рядом.

– Намучился ты со мной, – благодарно сказал я.

– Нисколечко! Я… наоборот…

От этого «наоборот» в который уже раз налился я счастьем по самую макушку. Помолчал, поковырял песок.

– Серёжка, значит, ты и раньше бывал здесь?

– Однажды…

– А с чего у тебя это началось? Ну, желание гулять по городу?

– У нас во дворе неинтересно, ребят совсем нет. Раньше были, а потом разъехались из коммуналок по новым кварталам, я один остался… Это ничего, что мы с тобой далеко друг от друга живем. Это даже интересно – ехать через полгорода. Я люблю путешествовать.

– Я тоже… – И я рассказал Серёжке, как мечтаю отправиться в кругосветное путешествие в автомобиле или на мотоцикле.

Серёжка заметил, что в автомобиле лучше.

– В нем ведь можно вдвоем. Сперва ты машину ведешь, потом я, по очереди. Один за рулем, другой отдыхает…

Ну что тут скажешь! Я только зажмурился, греясь под лучами. И, помолчав, поведал Серёжке историю про своих бумажных голубков. И про последнего – с оранжевым солнцем и двумя мальчишками, которые идут, взявшись за руки. И замер. Мне показалось, что Серёжка признается: «Я однажды на траве нашел как раз такого голубка! Неужели это твой?!»

Но Серёжка сказал:

– Так, значит, это про тебя я осенью в газете читал? Про выставку бумажных голубей с рисунками! Правда, это ты?!

– Ну… наверно. Подумаешь, газета. В ней много напутали и прибавили…

– Но все равно ведь это про тебя! Мне тетя Настя тогда еще сказала опять: «Видишь, какие таланты бывают у людей с малых лет! А ты только знаешь нос в книгу или шастать неизвестно где».

Выходит, у Серёжки из-за меня случилась неприятность! Я сказал сердито и жалобно:

– Что она к тебе придирается! У тебя куча талантов! Ты… вон какую сказку сочинил про болото! Хоть в журнале печатай!

– Вовсе это не сказка… Ой, вон смотри, чука из осоки выглядывает!

Я понимал, что это игра, но вздрогнул:

– Где?

– Вон… Спрятался, только трава качается.

Осока и правда в одном месте колыхалась. Я засмеялся.

– Не веришь, – вздохнул Серёжка.

– Ну, почему… Я верю. Здесь место и правда какое-то необыкновенное.

– По-моему, это островок самых настоящих безлюдных пространств, – проговорил Серёжка. Очень уж как-то серьезно. У меня – даже холодок между лопаток.

– А что это за пространства? Они… совсем безлюдные?

– Не совсем. Но они брошенные. Люди их оставили… Но раньше-то люди там жили. Долго-долго. И душа этой жизни на таких пространствах сохранилась. И они теперь… ну, как бы стали сами по себе живые… Может быть, это еще и с космосом связано, с его дыханием…

И опять у меня – мурашки. Словно дыхание это пронеслось надо мной. «Гулкие барабаны Космоса», – вспомнил я. И подумал: «Рассказать?»

Но Серёжка вдруг встряхнулся:

– Ой, Ромка! Наверно, пора уже! Сколько мы гуляем-то?

Часов ни у меня, ни у Серёжки не было. Но и по солнцу я видел: время давно уже послеобеденное. Мама небось не раз названивала домой в перерывах своего заседания. И теперь она как на иголках!.. И все же я не торопился. Растворялся в счастливой беспечности. Словно тишина и покой здешнего безлюдного пространства стали частичкой меня самого…