Владислав Крапивин - Самолет по имени Серёжка

А Серёжка – не самолет, а мальчишка – бежал ко мне, разгоняя эти хлопья ладонями. И смеялся.

Он сгреб меня, отработанным приемом кинул себе на спину, я обхватил его за плечи.

– Серёжка, мы где?

– На седьмом небе! Или на двадцать седьмом, не знаю!.. Здесь Туманные луга! Хочешь погулять?

– Без кресла? Тебе же тяжело!

– Нисколечко! В тебе теперь… облачная легкость! – И он заскакал со мной, как старший брат с малышом на закорках. А в клочьях тумана мерцали искры лунного света.

– Серёжка! Значит, мы на высоте?

– Еще бы! На высотище!

– Здесь тоже Безлюдные пространства?

– Конечно! Только другой слой!

– Четвертое измерение?

– Не знаю! Может, сороковое! – Он все скакал, вскидывая ноги – так, что из тумана выпрыгивали его блестящие под луной коленки… И вдруг – скользящее торможение! Словно Серёжка проехался по льду.

– Ой!! – завопил я. Потому что перед нами открылся черный провал. Бездна. Все ухнуло и задрожало во мне. А Серёжка осторожно качался на краю пропасти. Вместе со мной. – Упадем ведь!!

– Не бойся, Ром… Смотри, чуки внизу разожгли костры!

Я боязливо глянул из-за Серёжкиного плеча. Две цепочки оранжевых огоньков мерцали далеко-далеко внизу.

– А вон и главный знак, – озабоченно сказал Серёжка. В стороне от цепочек горел составленный из костров пятиугольник.

– Почему он главный? – прошептал я, замирая. Уже не от страха, а от предчувствия новой сказки.

– Потому что чуки починили тротуар… Скорей!

Серёжка оттащил меня от провала. Довольно бесцеремонно ссадил со спины на твердое. И… я без всяких карабканий очутился в пилотском кресле.

– Ловко я научился? – довольно спросил Серёжка из динамика.

– Ага, ловко… А что теперь?

– Запускай! Полетели…

Я вел самолет над Туманными лугами, пока Серёжка не разрешил пробить облачный слой. Я опять увидел посадочные огни.

– Садись, Ромка…

Я умело, уже без опаски, посадил машину у Мельничного болота. И сразу оказался на прохладном песке. Темные мохнатые чуки бросились было прочь, но один робко задержался.

– Иди сюда, мой хороший, – сказал я ему, словно знакомому коту.

Он подковылял на лапах, похожих на корни выкорчеванного пенька. Я погладил его по косматой макушке. Чука пофыркал и заспешил прочь.

Подбежал Серёжка. Встал надо мной, переступил на песке и сказал глуховато, словно издалека:

– Ромка… Хочешь теперь в Заоблачный город?

– Конечно хочу! Летим!

– Туда нельзя лететь. Надо пешком. Вон там…

Он показывал на знакомый тротуар, тянувшийся от коллектора. Теперь другой конец тротуара не прятался в темном саду. Светящейся ломаной лентой доски поднимались над черной чашей и наклонно уходили в небо. Оно стало темно-зеленым, с редкими звездами. Тротуар вдали делался тонким, как нитка, и терялся среди звезд.

– Это же очень далеко, – прошептал я.

– Не очень… – Серёжка взял меня на руки. Не посадил на спину, а держал перед собой. Я левой рукой обнял его за шею.

Серёжка ступил на упругие доски. За спиной у нас потрескивали костры. Я чувствовал, как чуки смотрят нам вслед.

Серёжка подхватил меня поудобнее и понес. Вверх, вверх…

И скоро земля осталась далеко внизу.

Теперь это был не тротуар, а повисший в пустоте дощатый мост. Бесконечный. Узенький, шаткий, без перил. Серёжка балансировал и качался на нем. И я качался – на руках у Серёжки.

Но большого страха не было. Так, некоторое замирание под сердцем. Скоро все стало привычным. И чтобы показать, что мне вовсе не боязно, я спросил небрежным тоном:

– Как же они тут держатся, доски-то? Совсем без подпорок…

Земля была далеко внизу, она угадывалась там сгущенной тьмой, в которой дрожали одинокие огоньки. Внизу, вверху и со всех сторон висели просвеченные луною кучевые облака (а самой луны я не видел, где-то пряталась).

Серёжке было тяжело, поэтому он ответил не сразу:

– Местами есть подпорки… Посмотри…

И правда, я тут же разглядел, что снизу из облаков торчат кое-где всякие сооружения. Иногда – решетчатые стрелы кранов, иногда – кирпичные заводские трубы или верхушки похожих на домны башен. А в двух местах я увидел светлые (наверно, мраморные) колонны – вроде тех, какие окружают греческий Акрополь…

Но, конечно, эти опоры были не по правде, а для видимости. Может, для того, чтобы путь не казался очень опасным…

Серёжка споткнулся, остановился на миг.

– Ты ведь уже измучился, вон сколько идем… идешь то есть. Посади меня на доски, отдохнем.

– Нельзя здесь отдыхать, Ромка. Такое правило…

– А долго еще идти?

Я понимал, что долго. Конца у дощатого пути не было видно, он терялся в лунном мерцании.

Но Серёжка вдруг отозвался весело, будто и не уставал ни капельки:

– Не-а! Еще десять шагов. Считай! Раз!.. Два!..

Я тоже начал считать – громко, обрадовано, хотя не видел, где тут может быть остановка.

– Десять! – сказали мы вместе, и сразу я заорал: – А-ай!!

Потому что Серёжка прыгнул с доски в сторону! В пустоту! Жуть неизбежного падения стиснула меня. Но Серёжкины ноги толкнулись о твердое. Он поудобнее перехватил меня и шагнул среди лунного тумана.

– Серёжка, где мы?

– Как где? На Туманных лугах. Не узнал, что ли?

Я… да, я узнал! Серёжка стоял по колено в светлом пушистом колыхании. Вокруг поднимались облачные столбы, похожие на кудлатых белых великанов и на мохнатые крепостные башни. Из-за одной такой башни выплыла наконец луна. Этакий громадный пятнисто-серебряный шар.

Серёжка опустил меня с рук, я опять оказался сидящим по грудь в пересыпанном искрами тумане.

– Серёжка! А почему нельзя было прилететь сюда самолетом? Как в прошлый раз!

Серёжка сделался строгим:

– Потому что этот луг – перед Заоблачным городом. К Городу можно приходить только пешком. Такой здесь закон. Если нарушишь – дорога тебя не пустит.

– Как между башнями? – вспомнил я.

Серёжка кивнул.

Он стоял надо мной – серьезный такой, даже отчужденный. Лицо казалось очень бледным, в глазах горели лунные точки. Но почти сразу он привычно нагнулся ко мне:

– Ну, как ты? Отдохнул?

– Да я-то что! Это ты отдохни!

– А я – уже… Давай, теперь недалеко…

И Серёжа снова понес меня по Туманным лугам. Иногда он обходил черные провалы, в которых видны были ужасно далекие темные огоньки (и тогда у меня холодела душа).

Прямо перед нами возникло облачное завихрение. Оно было похоже на стометровую скособоченную шахматную фигуру. Основание фигуры медленно клубилось и впитывало лунные лучи. Я думал, Серёжка свернет, но он вошел прямо в эти клубы.

Нас охватило рассеянное фосфорическое свечение. Туман был волокнистым, и эти волокна защекотали мне лицо. Я засмеялся, стал отдувать их, зажмурился. А когда открыл глаза, увидел, что мы на Бульваре.