Владислав Крапивин - Дырчатая луна: Фантастические произведения

— Сигнальный! Я такие видела!

Гулькин кивнул:

— Наверно, во время шторма с какого-нибудь судна сорвало и сюда занесло. Я его здесь в траве нашел… Дело не только в том, что он шерстяной…

— А в чем?

— Вообще… В морских флагах особая волшебная сила. Потому что их обдувают ветры всех морей и океанов.

«Какой чудак», — подумала Гайка, но без насмешки.

Флажок этот едва ли когда-нибудь обдували океанские ветры. Принесло его сюда скорее всего из ближнего яхт-клуба или с какого-нибудь рейдового катера. Но Гайка не стала спорить. Она сказала опять:

— Он из сигнального свода. Называется «Ферт» и означает букву «эф».

Гулькин глянул с интересом, но не согласился:

— Это буква «и». Называется «Индиа». Такой сигнал значит: «Я изменяю свой курс влево».

Спорить было рискованно. Однако здесь Гайка не уступила.

— Ты хоть что доказывай, но это «Ферт».

— Ты хоть как не соглашайся, но это «Индиа», — в тон ей откликнулся Гулькин. Впрочем, без ехидства, даже скучновато.

Гайка вздохнула:

— Между прочим, мой папа командир корабля. И он мне показывал сигналы. Дома у нас куча морских справочников.

Снова взглянув из-за плеча, Гулькин с расстановкой произнес:

— Мой… не командир корабля, но морские справочники у нас тоже есть. А свод сигналов у нас в классе каждый пацан и без справочников знает. Так что не спорь.

Гайку этот снисходительный тон царапнул. «Нет уж, это ты не спорь», — хотела начать она, а Гулькин вдруг мигнул и сказал уже иначе, добрее:

— Постой. Твой папа военный?

— Конечно! Капитан третьего ранга.

— Тогда он, вероятно, тебе объяснял военно-морской свод! А я говорю про международный… Военный я не знаю…

— А я не знаю тот, который ты знаешь… Наверно, мы оба правильно говорим, только по-разному! — обрадовалась Гайка.

— Вот и славно, что мы оба правы, — отозвался Гулькин. Но как-то рассеянно. И сразу перестал интересоваться Гайкой. Уложил флаг в ранец. Сейчас встанет и уйдет.

— Я знаю, ты в четвертом «Б» учишься, — торопливо сказала Гайка. — А я в четвертом «А».

— Да? Отчего же я тебя не знаю?

— Потому что я только в этом году поступила… А я тебя знаю. То есть фамилию. Ты Гулькин, да?

Тень прошла по Гулькину. На лице сменилось удивление, досада, желание эту досаду сдержать и напускное равнодушие.

— Вовсе не Гулькин. Моя фамилия Носов.

— Ой… значит, я ошиблась… — Гайка со стыдом поняла, что не просто ошиблась, а допустила опасный промах. Конечно, мальчишку называли Гулькиным, но это было прозвище. И видимо, оно ему не очень нравилось. — Я… это случайно…

— Ничего, — снисходительно сказал Гулькин (то есть Носов). Поднялся и взял ранец.

— Носов — это очень замечательная фамилия, — жалобно сообщила Гайка.

— Что же в ней замечательного? Обыкновенная…

— Ну, как же! Писатель такой. Который «Приключения Незнайки» сочинил! И «Незнайку на Луне»! Читал?

— Читал, — безразлично отозвался Носов-Гулькин. — Это не самая интересная книжка про Луну, есть получше.

«Какие же?» — хотела спросить Гайка. Но Гулькин (ой, Носов!) уже явно не был настроен на разговор. Надел ранец.

— Ну, пока… — И зашагал к обрыву. Щуплый, ловкий, с желтой ниткой на пальце, у которого нет названия. Носки трепыхались у карманов, как белые крылышки. Над левым ухом торчала острая, будто сосулька, белая прядь. А вообще-то его прямые волосы падали вниз — на уши, на тонкую коричневую шею…

«Вот так и уйдет», — с печалью подумала Гайка.

Носов достиг обрыва и стал как бы погружаться в землю — это он, видимо, оказался на лесенке среди скал. Исчезли ноги, потом спина и ранец. И наконец скрылась белая голова.

Гайка подумала и… тоже пошла к берегу.

В начале сентября солнце встает в половине седьмого. Четвероклассник Носов, по прозвищу Гулькин и по имени Лесь, поднялся в то утро вместе с солнцем.

Он умылся на дворе, под рукомойником, прибитым к ракушечной стене сарая. Вода остыла за ночь. Утренний воздух тоже покалывал кожу холодком. Но это был непрочный холодок — вот подымется солнце повыше, и опять разольется привычный зной.

В сарае тяжело и ритмично стукал механизм. Лесь поднял глаза. Отражатель (похожий на маленькую спутниковую антенну) был повернут к солнцу. На черной коробочке «инкубатора» дрожал оранжевый блик. Все точно, все как полагается.

Лесь вскочил на конуру, в которой обитал старый ленивый Пират — ровесник Леся. Пират, не просыпаясь, постучал хвостом о стенки конуры. Лесь встал на цыпочки и увидел над забором солнце. Сквозь листья винограда оно светило, как золотисто-малиновая звезда. Капли на ресницах еще не высохли и разбивали пространство на радужные осколки — словно смотришь сквозь крошечные стеклянные кубики.

— Лесь! Ты уже на ногах! Даже будить не пришлось. Вот чудеса… — Это мама. Она хлопотала у садового столика с портативной газовой плиткой. — В чем причина?

Лесь не знал причины.

— Кто рано встает, тому Бог подает, — нашелся он. Это были слова бабушки, к которой он летом ездил в Белокаменку.

— Ну, тогда иди к столу. Бог подает тебе кашу… А может, ты наконец решил сделать зарядку?

Лесь проворно устроился за столом.

— Видишь, я уже умылся, а после умывания какая зарядка…

— По-моему, ты лентяй.

— Ну и пусть… А зато я послушно ем манную кашу. Все ее ненавидят, а я — без всякого отвращения.

— Ты ешь варенье с примесью манной каши… — Мама отодвинула трехлитровую темно-красную банку. — Ну вот, закапал себя, чучело! Не забудь смыть, а то рубашка прилипнет.

— Непременно… — Лесь мизинцем снял с ребристой, кофейного цвета груди вишневую каплю. Облизал палец. — Ой, мама, а рубашку-то сегодня надо белую! И белые носочки. Потому что сегодня к нам в класс какие-то гости придут! На четвертый урок.

— Воображаю, на что будут похожи ваши рубашки к этому уроку…

— Нет, мы обещали Оксане Тарасовне сохранить на весь день парадную внешность… Оксана Тарасовна еще говорила, что хорошо бы черные галстучки. Такие… — Лесь провел рукой по груди вниз, — или такие, бабочкой, — и он чиркнул пальцами у ямки под горлом. — Но все мальчишки сказали, что это уж фигушки.

— Ну и напрасно. Могли хотя бы час или два выглядеть как приличные люди.

Лесь задумчиво поскреб подбородок.

— Думаешь, черная бабочка была бы мне к лицу?

— По крайней мере вреда не принесла бы… А вот очки точно были бы к лицу. А главное — полезны.

Лесь затуманился.

— Чего теперь говорить, раз кокнулись… Да у меня уже все выправилось!

— Не знаю, все ли. И надо ведь закрепить… Ты ужасно легкомысленный, Лесь.

— Нет, я не ужасно. В меру… Спасибо! — Он выбрался из-за стола. У рукомойника смыл с груди и подбородка следы варенья. И через минуту, уже в белой рубашке, надевал ранец. Потом умело закатал до локтей рукава.