Владислав Крапивин - Дырчатая луна: Фантастические произведения

В классе Лесь и Вязников подрались еще раз, но уже чуть-чуть, потому что Глухарь их растащил.

Вязников, смеясь красивыми глазами, сообщил, что все равно каждый сентябрь будет отмечать, как Гулькин Нос подрос.

— Только попробуй, — сказал Лесь. Вязников сказал, что через год обязательно попробует. Мало того, он разъяснил первоклассникам, что «гулька» — это означает «шишка» или «волдырь». И сослался на знаменитый словарь русского ученого Даля. Папа у Вязникова был профессор.

У Леся папы не было, но был дядя Сима. Он и мама недавно поженились. Дядя Сима работал не профессором, а наладчиком электронных систем на морских судах, толковых словарей у него не водилось. Но от деда в доме осталось много самых разных старых книг, и среди них (вот совпадение?) — тоже словарь Даля! В четырех томах! Лесь открыл первый том, на букве «Г» отыскал слово «Гулька» и с горечью убедился, что Вязников прав.

Волдырь — штука мелкая. Значит, нос у волдыря (если он имеется) — вовсе малютка. Обидно вдвойне. Единственное, что мог сделать Лесь, это на следующий день сказать Вязникову:

— Если гулькин нос — крошечный, зачем ты нарисовал меня с таким длинным? Сам не соображаешь своими профессорскими мозгами, что делаешь.

— Соображаю. Это для выразительности, — ответил находчивый и образованный Вязников и опять заулыбался.

Если бы Вязников улыбался по другому поводу, он мог бы даже показаться симпатичным. Но сейчас Лесь отошел и пообещал себе, что никогда не будет разговаривать с Вязниковым. И не будет иметь с ним никаких дел.

Так оно и тянулось целый год. Плохо только, что прозвище Гулькин Нос прилипло к Лесю. Потом оно, правда, превратилось просто в Гулькина, и от этого было уже никуда не деться. Получилось, что вроде еще одна фамилия. Многие потом и забыли, почему Лесь Носов — Гулькин. Однако сам Лесь не забыл и Вязникову не простил.

Не забыл и сам Вязников. На следующий год, тоже седьмого сентября, он выполнил обещание: снова изобразил на гараже Леся и сделал надпись: «Гулькин Нос чуть-чуть подрос».

Опять пришлось драться: надо было защищать свой авторитет. Растащили их быстро, и снова был разбор в учительской.

И в третьем классе — та же история.

Весь учебный год потом Лесь и Вязников опять будто не замечали друг друга, лишь иногда поглядывали молча. Но о своем обещании коварный Вязников помнил твердо… Вот и сегодня…

Боже мой, неужели так и жить до десятого класса?

Вязников стоял с выжидательной улыбкой и трогал у ворота черный бантик-бабочку. Да-да, он пришел с бабочкой, как просила Оксана Тарасовна. Кроме него только еще один из мальчишек надел черный галстучек — тихий и всегда послушный Валерик Греев. Да и то у Валерика была не бабочка, а обычный галстук, переделанный из офицерского, военно-морского.

А гибкий улыбчивый Вязников со своей аккуратной прической и бантиком был похож на официанта. Об этом Лесь подумал с некоторым удовольствием. Но мельком. Надо было делать дело. Желая все решить поскорее, Лесь нагнулся, выставил над головой два кулака и без слов ринулся на Вязникова — чтобы макушкой стукнуть его в пузо, а кулаками (если повезет) поставить синяки под каждым глазом. Кое-что удалось — за счет стремительности. Но и Вязников успел взмахом снизу вверх зацепить нос Гулькина. И когда Лесь выпрямился и помотал головой, жалостливая Любка Ткачук сказала:

— Ой, Лесь, у тебя капает…

На белую рубашку падали из носа красные градины.

«А ничуть не больно», — молча удивился Лесь. Взглянул на Вязникова. Тот морщился и прижимал руки к животу. «Сам виноват», — подумал Лесь без особой радости, но с некоторым удовлетворением. И подумал еще: «А как в такой рубашке на урок-то?»

Тут его и Вязникова взяли за плечи крепкие ладони Виктора Максимовича, учителя географии, который сегодня поставил Лесю пятерку за хорошее знание карты. Сейчас Виктор Максимович был дежурный педагог.

— Поединок окончен? Прошу господ дуэлянтов в учительскую.

— У него капает, — опять сказала Люба Ткачук. Остальные сочувственно дышали вокруг.

— Что?.. Ах, да. Ну-ка, намочите мой платок.

Сбегали, намочили. Дали Лесю. И он пошел в учительскую, прижимая к носу влажную ткань.

Потом он минут пять посидел в прохладной учительской — с запрокинутой головой и платком на лице. Это было даже приятно.

— Ну что, Носов, — сказала наконец Нина Владимировна. — Все еще капает?

— Кажется, нет… — Лесь встал и посопел.

— Очень хорошо… Ну, что же теперь с тобой делать?

— В каком смысле? — сказал Лесь.

Виктор Максимович хмыкнул. Оксана Тарасовна тихонько застонала. Две молоденькие учительницы — музыки и рисования — весело переглянулись.

— А в том смысле, Носов, — охотно разъяснила директор, — что ты устроил драку, грубо нарушил дисциплину, и теперь я вынуждена принять решительные меры.

— Зачем? — спросил Лесь, посопев (нос, кажется, припух).

— Затем, чтобы впредь такие безобразия не повторялись.

— Пускай не рисует, не будет и повторений, — ответствовал Лесь, ощущая полную правоту.

— Вязников, конечно, тоже виноват, — вмешалась Оксана Тарасовна. — Однако начал ты! Зачем выяснять отношения кулаками?

Лесь посопел опять и разъяснил:

— Я, собственно, головой…

— Головой ты ему попал в корпус, — уточнил Виктор Максимович. — А синяк под его глазом — несомненный след кулака.

— Да? — с интересом откликнулся Лесь. — А где он?

— Я же говорю: под глазом.

— Вязников где? Отчего со мной с одним разбираются?

— А оттого, голубчик, что твой… соперник направлен стирать со стены свое художество, — сообщила Нина Владимировна. — Не волнуйся, отвечать будете оба по справедливости.

— Это совершенно бессмысленно, — сказал Лесь с некоторым сочувствием к Вязникову. — Уголь от белой стенки не оттереть, придется закрашивать.

— С этим мы разберемся, — добавила строгости директорша. — Ты лучше скажи: с тобойчто делать?

— Что хотите, — откликнулся Лесь со спокойствием плененного героя, который успел совершить задуманный подвиг.

— Чего уж тут делать-то, — заметил Виктор Максимович. — И так собственным носом поплатился человек. Можно сказать, искупил кровью.

«Музыкантша» и «художница» хихикнули и опасливо глянули на директоршу. Будто школьницы. Оксана Тарасовна (тоже еще молодая, но более опытная) сказала опять со стоном:

— Но как он будет сидеть на открытом уроке? Там мои коллеги из пединститута, речь пойдет об эстетическом воспитании, а он в таком виде…

Лесь опасливо тронул нос.

— Очень распух?

— В порядке твой нос! Но рубашка!

Лесь вспомнил, глянул себе на грудь. Мамочка! Десяток бурых пятен.

— Да-а… — тихонько вздохнул он.

— Вот тебе и да! Марш домой и переоденься. На этот урок не попадешь, но хотя бы придешь на пятый, на музыку.