Росс Уэлфорд - Тысячелетний мальчик

Я сказал – полиция. Но это был просто молоденький полицейский на велосипеде. (Форма немного изменилась, однако он всё же напомнил мне Джека в костюме констебля военного резерва.)

Мы с мамой были шапочно знакомы с предыдущим полицейским – дородным нелюбопытным человеком с неправдоподобным именем констебль Сарджент. Он поверил маминым заверениям в том, что я приехал в гости из Хексхама и что у меня нарушение роста. Мы его не интересовали, пока от нас не было проблем, а их не было.

Новый констебль, Армитаж, задавал слишком много вопросов и слишком всем интересовался. Мы сидели на заднем дворе – мама, я и он. Коза Эми (которую мы взяли вместо прежней Эми) блеяла, куры разгуливали вокруг. Констебль чувствовал себя неловко: что взять с городского жителя. Он даже вздрогнул, когда Биффа потёрлась о его ногу. Армитаж снял свою заострённую каску, обнажив блестящую лысую голову. А было ему только двадцать пять.

– Сколько тебе лет, сынок?

Все ответы он записывал в маленький блокнот.

– Когда ты родился?

– Ходишь ли в школу?

– Как давно ты здесь живёшь?

– Расскажи мне, что произошло вчера.

Я изложил ему заранее заготовленное враньё. Мне четырнадцать, и я закончил школу. В то время в четырнадцать лет это было возможно.

– Ты маловат для четырнадцатилетнего, а? – сказал он.

Я пожал плечами.

– А что была за драка?

Я рассказал ему правду.

– Так получается, ты был один против троих?

Я кивнул, ничего не сказав про Биффу.

Кажется, полицейский был впечатлён.

– Ты знаешь, что один из них попал в больницу? Трещина в колене.

Я снова пожал плечами.

Ему не о чем было больше спрашивать. Однако удовлетворения он не ощущал. Я понял это по тому, как он смотрел на наш двор, на маму, на меня, и по его словам:

– Здесь есть нечто, не видное глазам.

Поверьте, я прожил достаточно, чтобы научиться распознавать этот взгляд. Мама тоже его узнала. Такой взгляд всегда означал: будут ещё вопросы.

Иногда официальные лица решали: что-то здесь не так. И начинали копать. Когда это случалось, мы с мамой на некоторое время уезжали.

Так вышло и в тот раз. Через неделю маму уже допрашивала дама из местного отдела образования, а я тем временем прятался наверху. Потом приходили полицейский с каким-то офицером и люди из местного совета по социальному обеспечению.

Но через шесть недель любой, кто явился бы уточнить мой возраст, или отношение к школе, или ещё что-нибудь, обнаружил бы старый запертый дом с закрытыми ставнями. Таким дом и оставался почти тридцать лет.

Затем мы вернулись, и всё пошло прекрасно. Честное слово, именно так: прекрасно. По другую сторону леса, рядом с полем для гольфа, построили жилой район. Летом в Уитли Бэй стало спокойнее – люди начали ездить на отдых в Испанию. Но в целом народу прибавилось, и, кажется, у каждого появилась машина с мотором. Тем не менее нас никто не беспокоил, кроме той девчонки, которая любила всюду совать свой нос. Впрочем, её поведение нельзя было назвать «беспокойством».

А затем… случился пожар, и я узнал, впервые в жизни, каково это – быть абсолютно одиноким.

Мальчик из затерянного лесного домика смотрел на нас круглыми глазами. Он был бледным и испуганным. Стол, который я опрокинул, лежал на боку между нами.

– Я… простите… мне ужасно нужно было где-то спрятаться, – сказал мальчик. – Пожар.

Он быстро задышал и заморгал, словно показывая нам, как плохо действует на него слово «пожар».

Я стоял рядом с Рокси, глядя на это грязное, покрытое копотью, мокрое и дрожащее существо. Непрерывно моргая, мальчик съёжился на коленках возле перевёрнутого стола. Одна его рука сжимала другую, губы двигались, выбрасывая ошмётки слов, на верхней губе блестели сопли. Зрелище было более чем жалкое.

Рокси заговорила первой.

– Всё нормально. Мы ничего тебе не сделаем.

Слова её повисли в воздухе, а мальчик по-прежнему смотрел на нас. Время от времени с его губ срывались стоны.

– Mo… мам… я… ма… – начал он опять, задыхаясь после каждой гласной.

Рокси села на корточки, чтобы оказаться прямо перед ним. Я последовал её примеру. Она осторожно протянула руку и дотронулась до плеча мальчика. Затем опустила голову и заглянула ему в лицо.

– Ал-ву? – спросила она, а мальчик всхлипнул и кивнул.

Я резко повернулся к Рокси.

– Это твоё имя? Ал-ву? Он снова кивнул.

– Моё… старое имя. А. Л. В. Е. Обычно я… Альфи. Альфи – хорошо.

– Ладно, Альфи. Давай-ка сядь.

Рокси пристально смотрела на мальчика и говорила с исключительной мягкостью и терпением. Она следила за каждым его движением.

По-прежнему прижимая к груди одну руку, мальчик медленно поднялся на ноги. Он доплёлся до дивана из дерматина и сел. Рокси устроилась рядом – так, чтобы видеть мальчика. Я же поставил на место стол и уселся на него.

– Можно взглянуть, что у тебя с рукой? – спросила Рокси и осторожно приподняла вторую руку мальчика. – Болит?

Похоже, болело мучительно. Правый рукав был разорван, и под ним виднелось обожжённое предплечье с глубокими красными рубцами от запястья до локтя и шелушащейся кожей. Мы с Рокси шумно выдохнули.

– Брат, тебе нужен врач, – сказал я.

Сказал не грубо, но мои первые слова, обращённые к нему, оказались неверными. Он посмотрел на меня.

– Нет. Точно нет. Ни при каких обстоятельствах.

Я понял, что он сказал. Это прозвучало достаточно выразительно. Но выражение «ни при каких обстоятельствах» резануло. Слишком уж оно было необычным для ребёнка. Мальчик выглядел не старше нас.

– Но как же, Альфи, – вмешалась Рокси (назвав его по имени – по мне, очень умный ход), – ты сильно обжёгся. Рана может… ну не знаю… загноиться или вроде того.

– Видишь? Ты не уверена, правда?

В его словах был оттенок не то чтобы агрессии – скорее самоуверенности.

– Никаких врачей.

Он поглубже уселся на диван, и на его лицо вернулось прежнее страдальческое выражение.

– Просто… оставьте меня в покое. Со мной всё будет в порядке. И никому ни слова. Со мной всё будет в порядке.

Нет, не будет. Мы понимали: «всё будет в порядке» говорит человек, с которым всё будет не в порядке.

– Что случилось, Алве? Альфи? Там, в огне?

Я подумал, что было бы неплохо его разговорить. Но Рокси затрясла головой, давая понять: ты делаешь не то.

– Послушай меня, Альфи, – сказала она. – Первое, что тебе надо сделать – это вымыться и согреться. Ты дрожишь. Для начала промоем рану. Затем дадим тебе одежду. И может быть, всё образуется.

Рокси внимательно осмотрела рану, касаясь краёв кончиками пальцев.

– Здесь больно? – спросила она, и мальчик сморщился в ответ. – Твой отец дома, Эйдан?

Рокси повернулась ко мне.

– НЕТ! – заявил Альфи.