Ксения Сергеева - Пустогрань [litres]

Маричка прищурилась:

– Но вы же сказали, что с семьдесят шестого.

– Здесь, девочка, зде-е-есь! На вашей планете! Отбился от флотилии, утратил курс и средства связи, вынужден задержаться до развития соответствующих технологий. Ты, Ма… Марина, Рина, ты, Рина, одна из немногих, кто меня заметил…

– Я рада познакомиться.

Ничего себе, пронеслось у нее в голове, оказывается, у них тут не только русалки водятся и вампиры, но и инопланетяне. Стоп, Муська ведь говорила что-то об инопланетном. Выходит, не соврала. Значит, и ведьмы в восемьдесят четвертом доме живут! И лифт, что ли, умеет думать?! О-го-го. Маричка сглотнула.

– Хочешь, – оживился Ганс1236, – угощу тебя лимонадом? Я люблю сладкую коричневую воду. В ней так много пузырьков, напоминает море на родной Гансине…

Если бы у Ганса1236 были глаза, то взгляд его определенно подернулся бы мечтательной дымкой. Маричка снова сглотнула: что ж, если в Светкином подъезде живет инопланетянин, то у него на планете вполне может быть море с лимонадом.

– У вас там есть море колы?

– Почти. Оно тоже коричневое, пушистое, с пузырьками газа, вот только пузырьки в нем никогда не заканчиваются, а рядом с морем, – Ганс уже поднимался по ступенькам, Маричка за ним следом, они миновали Светкину квартиру и остановились на четвертом этаже, – каменистый пляж. Мы, на Гансине, любим камни, все вокруг – одни камни: крупные, мелкие, огромные, блеклые и разноцветные. И море, такое большое, больше, чем ваши океаны.

– Может быть, ваше море – тоже океан?

Маричка оказалась в небольшой однокомнатной квартирке. Ни одной межкомнатной стены нет, комната и кухня отделялись друг от друга толстыми серыми шторами, похожими на клеенчатые скалы, линолеум с рисунком морской гальки, вместо мебели – бетонные плиты, из которых кое-где торчала арматура… Пахло сырым асфальтом и металлической стружкой. Подошвы кое-где прилипали к полу, наверное, «море» из бутылки расплескалось. Зато очень тепло и тихо.

– А у вас тут… уютно.

– Да, у меня хорошо-о-о. – Он говорил отрывисто, тихим присвистывающим голосом. Ганс1236 порылся в «расщелине» между плитами и подал Маричке ледяную бутылку колы. – На улице много зелени, а у меня здесь спокойно. Иногда, когда я особенно грущу, я раскрашиваю стены в цвета наших камней. Потом смываю. Я от них снова начинаю грустить… Как от вашей травы и листвы. У меня от них рябит в глазах. Самое зеленое на Гансине – это голова Верховного Главаря. Видела бы ты, какая у него голова! Огромная, рот – как трещина в валуне, гордая, изумрудная! Не каждый сможет выдержать жизнь с такой головой. А я несколько раз встречался с Главарем, он лично инструктировал меня, выделил особый корабль, поручил миссию! А я… потерял все.

Он сокрушенно вздохнул, Маричка ненадолго замолчала, затем спросила:

– И вы никак не можете вернуться домой?

– Могу, я надеюсь. Однажды вы изобретете нужный мне двигатель, и я смогу его украсть. Ну что ты так смотришь?! Меня все равно никто не замечает, так что мне ничего не грозит… Я вставлю его в свой корабль – и полечу домой!

– Но вы же говорили, что у вас нет корабля…

– Где-то он определенно есть, я просто с ним еще не встретился. Наши корабли иногда пропадают, а потом сами появляются в подходящий момент. Это такая загадка. У хорошего капитана может быть сразу несколько кораблей. Иногда даже чужих.

Маричка сделала глоток колы, протянула бутылку обратно Гансу. Тот отхлебнул изрядную порцию и громко икнул. Маричка рассмеялась, и Ганс вместе с нею. Он так располагал к себе, как будто вы были знакомы всю жизнь. Может быть, это такой инопланетный талант?

– А что за миссию поручил вам этот ваш… Верховный Главарь?

– О, я должен был в сопровождении нашей эскадры разбить просторы мира, проникнуть в новую галактику и познать тамошнюю жизнь!

Как ответственно! Маричке никогда ничего такого не поручали. Ее даже не отпускали в одиночестве на прогулки, когда семья выезжала к морю. Мам вечно нависала где-то рядом: не перегрейся, отодвинь книгу подальше от глаз, выбрось эту ерунду! Как будто Маричке три года, а не все тринадцать. Хорошо хоть джинсы удалось отвоевать. Вот бы мам отдать Гансу на изучение! Он бы точно постиг…

– Выходит, миссия ваша проходит успешно. – Маричка огляделась снова в поисках оборудования, хотя бы бумаги для записей или диктофона: знания-то нужно где-то хранить.

– Успешно… Скажешь тоже, Рина! Зачем миссия, если никто не получает ее результатов?

– Но ведь вы же получаете… И знакомитесь. И разбили. Проникли. И вообще… – Маричка смутилась: может, она чего-то не понимает, но ведь Ганс1236 и правда проник…

– Знаешь, – Ганс задумчиво царапал обертку на бутылке, – под таким углом я на это не смотрел. Мы на Гансине все делаем друг для друга, для Верховного Главаря и его головы, о, что это за голова-а-а, а для себя мы не делаем, нет, не делаем… Но что, если так можно? Что, если бы так было можно? Идея! Я так много про вас знаю, многое слышу, много читаю… Я даже могу и вам рассказать о Гансине. И у меня будет сразу две миссии! Верно? Верно же! И еще я напишу книгу. Одна страница будет про Гансину, другая – про Землю, а третья – про меня! Тогда меня точно заметят, как думаешь? Я уверен, Рина! Давай, зови меня просто Ганс, садись, я сейчас тебе все расскажу…

– Послушай, Ганс, – как-то незаметно для самой себя Маричка перешла с Гансом на «ты»: уж очень он был симпатичный, – я с удовольствием послушаю еще про твою планету, но сейчас мне очень нужно бежать. Можно я приду завтра?

Ганс ни на секунду не утратил воодушевления.

– Да, конечно, Рина! Я так давно ни с кем новым не говорил о Гансине… Я почти всегда дома. Иногда выхожу за морской водой. – Ганс покачал бутылкой с колой. – Приходи когда хочешь.

– Спасибо, я зайду. А сейчас мне уже пора…

– Да, девочка Рина, пора. Ты знаешь, когда случается что-то плохое, на Гансине посылают Зов. Это несложно, но тебя обязательно услышат другие гансы и отправятся к тебе на выручку. Ты просто сложи руки вот так, – Ганс тонкими оливковыми пальцами сложил ладони Марички вместе, переплел пальцы, а мизинцы прижал один к другому в горизонтальном положении, – а потом позови, спокойно и сосредоточенно. Даже если у тебя что-то болит, спокойно и сосредоточенно позови – и ганс обязательно придет. И Ганс1236 тоже.

Маричка улыбнулась, но как-то нервно: с чего бы это происходить чему-то плохому? Но Ганс выглядел так самоотверженно, что она поверила ему безоговорочно и повторила:

– Серьезно и ответственно.

Ганс1236 кивнул и помог Маричке открыть серую, шершавую, как камень, дверь, вернулся в комнату и заметался по каменным глыбам в поисках блокнота.

Маричке нестерпимо захотелось колы. В заключении ей давали только воду, горьковатую и мутную, как слезы, от нее только сильнее хотелось плакать. Не считать, не вспоминать, не ругаться на разрядившийся телефон в надежде на то, что от бурчания он тоже может заправляться, а плакать. Маричка открыла глаза. Нужно быть внимательной. Еще более внимательной. Так, как будто ты споткнулась и впервые увидела то, что вокруг! Она сплела пальцы, выставив вперед соединенные мизинцы, серьезно и ответственно позвала на помощь. На этот раз она описывала каждую впадинку и царапинку, которую видела на стенах и потолке, мучительно подбирая слова, рассказывала о цвете потолка и потертого коврика, о щербатой кружке и лязгающей двери, о том, что к ней заходят дважды в сутки и что в узкий дверной проем видны бельевые веревки с разноцветными, но блеклыми, словно выгоревшими на солнце, прищепками… Надо же, она раньше этого не замечала! О трубах, ржавых, но кое-где сохранивших синюю густую краску, застывшую неаккуратными каплями, о своих тюремщиках. Сколько их? Двое? Один пониже, ростом с Маричку, и где-то она точно уже встречала его, никак не вспомнить где! Он приносит еду и воду, старается лицо держать в тени. Другой – огромный, бесформенный, пахнет старыми хлебными крошками и осенним костром…