Надежда Гарнык - Лисье время [litres]

Конечно же, и Ляля участвовала в конкурсе, за неё рисовала мама. Месяц у них ушёл на придумывание сюжета. Мама покупала какие-то журналы, ходила в библиотеку при телецентре. Ляле было абсолютно всё равно, но мама мучила, спрашивала мнение дочери по сто раз на дню: а если такой сюжет? А если этакий? Ляля как могла старалась заслужить внимание мамы и что-то выдумать, но ничего не выходило. В итоге всё придумала тётя Галя. Она подсказала сюжет. Ляле он совсем не понравился. Город. Дорога. Человек идёт по зебре и несёт на вытянутых руках башню из коробок с тортами. Давно уже для человека горит красный человечек, а для машин зелёный. Но открыты дверцы автомобилей из первого ряда, и два водителя бегут к человеку, а ещё один уже помогает. Мама всем говорила, что она сама придумала сюжет, перелопатив кучу фотографий в журналах, но Ляля-то слышала всё по телефону. Сюжет вспомнила тётя Галя из какого-то фильма, когда мама стала умолять её помочь. Но мама никогда и никому об этом не говорила, когда рассказывала остальным подругам и дяде Юре. Всё – она, только она.

Единственное, что придумала Ляля в этом рисунке, – это церковь на заднем плане.

– Ляля. Церковь твой Хэллоуин не одобряет. – Мама посмотрела на Лялю внимательно.

– Но при чём тут я и Хэллоуин?

– Так. Просто к слову. Я, кстати, узнала по своим каналам: Хэллоуин пытается задобрить духов умерших.

– Души. Я тебе говорила.

– Нет. Именно духов. В том-то и дело, что духи – это совсем не души. Душа, она в церкви бессмертная. А духи – в язычестве вроде теней, сущностей, за нами следят, могут помочь, если задобрить. Ты бы, кстати, хотела с такими духами пообщаться?

Маму всегда заносило, она всегда задавала странные вопросы. Ляля привыкла к таким вопросам и никогда даже не размышляла над ответом, просто молчала, но тут стало жутко интересно.

– Нет. Я всегда думала, что это прикол такой: вампиры ходят, головы-тыквы.

– Нет, Ляля. – Мама стояла над столом, на столе был разложен дорогой лист бумаги (с него можно было смыть уже нарисованное); углы припёрты бабушкиными коробками с письмами – бабушка хранила весь свой архив, ничего не выбрасывала. – Я тебе сейчас расскажу, что со мной произошло, почему я потом окрестилась.

Ляля замерла. Неужели мама расскажет ту историю, о которой упоминала ветеринар Карповская? Неужели Ляля дождалась и не надо больше подслушивать мамины бесконечные разговоры? Но подслушивание стало подобно наркотику. О наркотиках говорили в школе, приходили с лекцией из милиции… Ляля поняла одно: чем раньше откажешься, тем легче ломка. Но пока привычка сильнее Ляли, хотя мамины разговоры стали совсем неинтересные; интереснее сериалы, которые бабушка смотрит.

– Тогда, давным-давно, когда я была на шесть – нет! – пять лет старше тебя, – начала мама, как бабуля в фильме перед сказкой.

Ляля ещё подумала, что только ставней деревянных не хватает, ворот и платочка с сарафаном…

– Ты думаешь, я как старушка-веселушка, сказительница? – рассмеялась мама, заправляя цветные пряди в тугой толстый хвост.

У Ляли ёкнуло сердце: неужели мама читает мысли?

– Ну так вот. Тогда опытных лис хотели отдать на затравочную станцию.

– Я знаю! – не выдержала Ляля.

– Откуда? – Вид у мамы был растерянный и испуганный.

– Я всё это знаю, мама, – заторопилась Ляля. – И как бабушку в тюрьму посадили, и про зверотехника, я знаю, что лисы – долгожители, живут сейчас в нашем лесу… и…

– Что и? – Мама просто вонзила вопрос в Лялю, ввинтила, вкрутила и продолжала вертеть-поворачивать.

Ляля хотела добавить, что она знает даже больше мамы: ведь у неё связь с лисами, лисы ей помогали. Сейчас Ляля то в школе, то на занятиях, то уроки делает, смотрит в окно, только когда печёт рогалики. А когда подслушивает разговоры, то сидит спиной.

– …и они иногда предупреждают.

– Ну не знаю, тогда эта кража в универмаге, не уверена, что предупреждали, но явно знали, что я приеду, вот и вышли встретить. Дуся же. Дуся как человек, самая умная и покладистая. Её за покладистость и держали. Размеры от самца перейдут, а характер – это Дусин главный козырь.

«Ещё бы знать, что такое козырь», – подумала Ляля. В классе тоже иногда так говорили, особенно Лиза, но Ляля не понимала, надо будет у Руслана узнать. У мамы Ляля боялась что-то переспросить, мама возьмёт и замолчит, иногда самые простые вопросы портили маме и без того качельное настроение.

– Ну и ладненько. Не нужно пересказывать весь этот ужас. Я тогда сразу к главному. В общем, я приезжаю домой, чтобы вещи собрать, ну, когда на гримёра поступила, тогда ещё нашу бабушку из тюрьмы выпустили, и она была медлительная и слабая. В общем, приезжаю. А у нас тогда собаки были…

– Боня и Борис.

– Ага. И вот сижу я поздно в этой комнате. Ну засиделась, – мама замялась, – с одним человеком.

– С Зиновым, сыном зоотехника?

– Ну да. С этим придурком. Потом он ушёл. А я сижу. И не спится. Всё думаю о том деле, о лисах, тогда ж никто не знал, что они такие стойкие, все переживали, что их в лесу кабаны или волки задерут. Потом, чтобы развеяться, сходила погулять с собаками. Вернулась. И опять села вот на эту кровать, на которой ты теперь спишь.

– И что?

– И вижу… – Мама посмотрела в окно. – Нет, сначала смотрю в окно. Такая светлая ночь. Небо – всё в звёздах. Просто усыпано. И я… – Тут мама опять запнулась. – Тогда, понимаешь, ересь разная везде насаждалась.

«Знать бы, что такое ересь…»

– Ну, инопланетяне, летающие тарелки и прочая галиматья. И вот я стою такая, и думаю, глядя на небо: а ведь есть же что-то или кто-то. И представилось мне, что дорожка идёт, светится, от моего окна к небу… И вдруг вижу – действительно дорожка. Но не от неба, а как бы из леса, во-он оттуда издалека, я испугалась, отошла, села на кровать.

– Мама! Но ты же там и сидела.

– Я? А, нет. Я вставала, подходила к окну, а потом опять села. И вот я села, а за окном – только не думай, Ляля, что твоя мать с ума свихнулась! – за окном – светящиеся силуэты. На синем небе. Силуэт в светящейся оболочке.

– Инопланетяне?

– Нет, Ляля. Лисы!!!

– Лисы?

– Да. И я сижу такая, двинуться не могу. Боня и Борис скулят, под кровать забились. А лисы уже в моей комнате. Ну не лисы, а их силуэты.

– Меховые?

– Вот в точку вопрос. В том-то и дело – голы-е!

– Без кожи?

– Не знаю, силуэты.

– А глаза?

– Не помню я глаз, пойми. Силуэт знаешь что такое?

– А дальше?

– А дальше вроде разговор мне видится, то есть слышится, то есть представляется. Лисы такие: пойдём с нами. Я такая: куда? К вам? Они: нет, погулять, полетать. А я испугалась, ну, то есть после того, как они лететь предложили… Я такая сижу и молчу. – Мама рассказывала всё это воодушевлённо, живо и не смотрела на Лялю, а мелко штриховала что-то на ватмане. – Помолчали мы с ними. И они ушли.