Игорь Маранин - Мирамифь [СИ]

Никогда не подбирайте ничего на улице! Нет, конечно, к кольцам с бриллиантами и тысячным банкнотам мое замечание не относится. Но вот мелочь, брелки, ручки, зажигалки… Эта странная история началась именно с подобранной мною зажигалки. Может, я бы и не обратил на нее внимания — обычное одноразовое «огниво» с корпусом из мутной пластмассы неопределенного цвета, но мне дико хотелось закурить.

День выдался нервный: понедельник, давка в автобусе, оттоптанные ноги, два удара под дых от яростно проталкивающейся к выходу дамочки, «нет сдачи» в двух табачных киосках подряд и вернувшаяся из отпуска Нина Ивановна.

Нина Ивановна — мой непосредственный начальник. Весьма занудная особа! За плечами — почти полтинник и четыре замужества, сейчас вот вроде пятое намечается. И чем она их берет… женихов своих?

— Ну и что нам делать, Морковкин?

Морковкин — это моя фамилия. Смешная, по мнению, окружающих. А по мне так просто ужасная! Ладно, друзья Морковкой называют — привык уже… Но сообщать каждый раз свою фамилию при покупке билетов на вокзале или при знакомстве с девушкой…

— Я спрашиваю, что нам делать, Морковкин?

— А что случилось, Нина Ивановна?

— Ты посмотри на это! Продажи упали больше чем на половину по сравнению с январем!

— Нина Ивановна, но ведь это всегда так! В жару люди покупает отопительные приборы гораздо реже, чем в холода. Сезонность. Продажи не упали — они выросли! Посмотрите к июлю прошлого года и уви…

— Ты мне зубы не заговаривай! Я все вижу. Вот цифра в начале года, а вот в середине. И вторая — в два раза меньше! Что ты мне на это скажешь? По существу!

Нет, пробить эту стену в цветастом платье с глубоким декольте невозможно! Вы когда-нибудь видели стену в горошек и с декольте? Нет? Поверьте на слово — такая стена непробиваема!

Понедельник тянулся долго, очень долго… будто визит к стоматологу. И уже на исходе его темной, то есть рабочей, половины, у меня закончились спички. Почему-то эти смешные картонные коробки с маленькими деревянными палочками я люблю больше бездушной пластмассы зажигалок. В общем, когда я покинул насиженное рабочее место, потирая глаза, уставшие от монитора и ухо, натертое телефонной трубкой, мне дико хотелось курить. Но за целый день я так и не разменял единственную пятисотку, лежащую в нагрудной кармане рубашки. Помимо необъяснимой любви к спичкам, я привержен столь же необъяснимому отвращению к кошелькам. Деньги у меня обычно рассованы по разным карманам. Когда они есть. Деньги, конечно, а не карманы.

В табачных киосках разжиться спичками не удалось. Честное слово, увольнял бы без выходного пособия за отсутствие сдачи! Говорят, что где-то уже есть пятитысячная купюра. Не дай Бог, нам когда-нибудь встретиться — помру с голода.

И тут, не сделал я еще и десяти шагов по направлению к остановке, прямо на земле… лежит зажигалка. Та самая. Мутно-пластмассово-одноразовая. Я подобрал свою находку, вытащил сигарету, торопливо прикурил и улыбнулся. Настроение резко пошло вверх, словно я нашел не дешевый продукт массового производства, а, как минимум… ну, скажем, разменял пятитысячную купюру.

Сковородка ворчливо шипела на меня сливочным маслом, желтые глаза яичницы осуждающе разглядывали потолок кухни, хлеб крошился под ножом… ну и хлеб нынче пекут, прости их крестьянин… На столе томилась в ожидании стеклянная пинта запотевшего в холодильнике пива и тут в квартире вырубился свет. Маленький телевизор под потолком резко замолк на полуслове, и я так и не узнал, чем нужно кормить галапагосскую игуану. Выключил плиту, выругался, достал из кармана зажигалку и чиркнул. Взвившийся огонек выхватил из вечернего полумрака бутылку с пивом… и заставил меня замереть на месте. Вместо холодного хмельного напитка внутри бутылки на зеленой лужайке с яркими желтыми цветами танцевала молодая девушка в ярком восточном наряде. От изумления я выронил зажигалку, и комната тут же утонула в темноте. Ну не должно быть так темно непоздним июньским вечером! Повернулся к окну, неуклюже задел в темноте свое пиво, бутылка упала, с грохотом покатилась по столу и рухнула на пол, разлетаясь мелкими осколками. Я резко отвернулся в сторону, зажмурил глаза и тут… внезапно включился свет.

— Шайтан побери эти понедельники, — проворчал я и услышал за спиной сдавленное испуганное «ой».

На полу среди разбитого стекла сидела маленькая танцовщица из бутылки. На этот раз нормального человеческого роста. Она испуганно смотрела на меня и что-то беззвучно шептала губами.

— Ты кто? — осторожно спросил я и взмахнул рукой, словно собрался отогнать неожиданно возникшую галлюцинацию.

— Не ешь меня, о, добрый див! — заявила галлюцинация. — Во-первых, я невкусная. А во-вторых, тебе сильно не поздоровится!

— Отравлюсь? — усмехнулся я. Весело же, оказывается, сходить с ума. Или это только я такой удачливый?

— Нет, добрый див, — тут же ответила девушка. — Хуже! Тебя дядя Мадлух найдет и оторвет все твои сто тринадцать голов! Он ужас какой страшный в гневе и к тому же лучший колдун в Сарае!

— Где он лучший колдун? — я вдруг осознал, что девушка говорит на языке, который мне вообще незнаком. Не в том смысле, что я его не знаю. Я и во французском с испанским ни бум-бум. Но француза или испанца по речи отличу запросто. А тут… ну не слышал я никогда этого странного языка, а вот понимаю! Чудеса, однако…

— В Сарае!

— Ну если только в сарае… тогда он мне совершенно не страшен! Да ладно, ты не бойся. Не собираюсь я тебя есть, — и, вспомнив аппетитную бутылку холодного пива, добавил: — Вот выпить тебя, да, собирался… Но уже передумал.

Но незнакомка моего юмора не поняла. Наоборот, еще сильнее вжалась спиной в стену и задрожала.

— Но ты… ты… ведь не захочешь снова меня выпить? — стуча зубами от страха, спросила она.

— Нет, — пообещал я.

— Твердое слово? — с заметным облегчением, поинтересовалась девушка.

— При одном условии, — я сделал эффектную паузу и, дождавшись, пока глаза девушки не приняли уже совершенно невообразимые размеры, продолжил: — если ты мне все расскажешь о себе, о своем сарае и дядюшке… как бишь там его?

— Мадлухе… — потерянным голосом произнесла Гостья из бутылки. — Я должна была догадаться, что ты питаешься памятью людей…

Мирамифь — таким заковыристым именем звали девушку — сидела на полу, поджав под себя ноги, и маленькими глоточками пила из чашки чай, с опаской и любопытством осматривая комнату.

— Ты великий чародей, див, — произнесла она, указывая на люстру, — ты заставляешь светиться стекло, словно оно свеча, и хранишь в своей каменной пещере бесценные запасы чая, перца и иных продуктов, о которых я даже не слышала. И ты совсем не боишься дядю Мадлуха!