Жаклин Сильвестр - Поместье Уэйкфилд [litres]

Зак нахмурился в ответ на это высказывание. Он способен стоять на ногах! Но, к великому огорчению, сейчас должен был признать, что Митчем прав: он уже устал, его колени подгибались.

Зак сел и откинулся на спинку стула. Почему он так устает? Он не принимал лекарства, что ему назначил дядя, и бросал все доставляемые в его комнату таблетки в щель между ящиком тумбочки и рамой. Надежное укрытие.

– Я сказал еще вчера вечером, что не собираюсь этого делать, – сказал Зак, придавая своему голосу столько уверенности, сколько мог найти в себе.

– Я уже сейчас вижу признаки наступающего у тебя патологического состояния, – заявил Митчем, и его черные глаза сузились от чего-то похожего на беспокойство.

– У меня нет никакого «состояния», – возразил племянник, но голос его прозвучал неубедительно.

Он чувствовал тошноту, а живот казался будто наполненным сырым тестом.

Зак с трудом сглотнул, борясь с неутолимой сухостью в горле. Затем глубоко вздохнул.

– Я не хочу! – прорычал он. – Мне все равно, что ты со мной сделаешь. Я уже ничего не боюсь.

В облике наблюдавшего за племянником Митчема проглядывало коварство: этот человек был лисом, а Зак – фазаном.

– Мой мальчик, зачем бы я стал угрожать твоей жизни, если я пытаюсь спасти ее?

Зак на это презрительно фыркнул.

– Жизнь Ники , с другой стороны, – рассуждал вслух Митчем, – для меня немного значит.

Из последних сил Зак ударил кулаками по столу.

– Нет! Умоляю… – прохрипел он, проклиная себя за эту слабость: мольбы и просьбы на таких людей, как Митчем, никогда не действуют.

– Ты даешь согласие на пересадку, или Вероника умирает. Таково условие. Я прекращаю играть в игры. Я всегда учил тебя этому: ни одна сделка не идеальна; условия соглашения тебе разъяснены, теперь ты должен принять обоснованное решение.

– Представь мне доказательства, что Ника все еще жива, – в отчаянии потребовал Зак.

– Тебе придется поверить мне на слово. – Митчем мило улыбнулся, вытер рот накрахмаленной салфеткой, сложил газету и, сунув ее себе под мышку, вышел из столовой, оставив в одиночестве безмолвного и сломленного Зака.

Вернувшись в свою комнату, Зак с удивлением обнаружил там сидящую на кровати Вайолет.

– Что ты здесь делаешь? – ошеломленно спросил он, пытаясь отдышаться после ходьбы.

Он попытался сесть на кровать, но споткнулся.

– С тобой все в порядке?

Вайолет встала навстречу ему. Но вплотную не подошла.

– Со мной все будет хорошо.

Зак увидел свое отражение в зеркале в полный рост и понял, что его ложь бесполезна. Он ссутулился, под глазами темные круги. Его кожа была болезненно бледной, челюсти и скулы выделялись на лице неровными острыми краями, как у скелета. Он выглядел плохо как никогда.

Зак убедил себя, что это сказывается недостаток сна, стресс во время побега и действие седативного препарата. Это наиболее простое объяснение ему легче было переварить. Оно более приемлемо, чем мысль о том, что дядя всетаки скармливает ему какие-то препараты или что он действительно… болен.

Вайолет обняла его и подвела к кровати. Зак был благодарен ей за помощь. Он улегся поверх одеяла и положил голову на подушку.

Вайолет свернулась рядом с ним калачиком, как кошка. Ее взгляд тоже походил на кошачий. И линия ее талии была кошачьей, а длинные заостренные ногти блестели золотистым лаком.

Зак смотрел на нее из-под полуопущенных век. Вайолет была ему так знакома, но в то же время казалась чужой. Похожее ощущение люди испытывают, проезжая мимо дома, в котором раньше жили, – он больше не их, но никогда не будет и по-настоящему чужим. Возможно, до некоторой степени Вайолет всегда будет как такой дом .

– Ви, зачем ты снова сюда пришла? – повторил он вопрос, обращаясь к ней по детскому прозвищу и заметно смягчая тон.

Он посмотрел в ее голубые глаза, напоминавшие осколки синего стекла, отполированные морем.

– Я дома на «длинные выходные»; вот заехала к тебе, прежде чем возвращаться в Академию, – сказала она осторожно, как будто догадываясь, что Зак потерял счет времени.

Ему казалось странным, что Вилдвуд все еще существует, что Вайолет все еще ходит туда. Занятия продолжались, дни сменялись днями, и он почти завидовал тому, что они там продолжают заниматься, как будто ничего не произошло.

– Что они вам рассказали, в Академии? О том, куда мы подевались? – сквозь полудрему спросил он.

Что-то омрачило лицо Вайолет.

– Ну, они рассказали нам обычную историю: немедленное отчисление за употребление запрещенных веществ, – ответила она.

Вилдвуд полон лжи. Что будет, если он скажет ей правду? Уйдет она из Академии, чтобы оказаться в опасности? Или останется, несмотря на знание о том, что они сделали? Он не был уверен, что хуже. Правда лишь подвергнет ее большей опасности, решил наконец Зак.

– Митчем сказал мне, что ты неважно себя чувствуешь и не вернешься в Вилдвуд, – сказала Вайолет.

Зак проигнорировал ее слова. Конечно, Митчем охотно вовлек бы и Вайолет. Он был не из тех, кто оставит какое-либо средство без внимания. Если бы он думал, что Вайолет можно эффективно использовать, чтобы повлиять на него, то без колебаний сделал бы это. Или он уже это сделал?..

– Он сказал, тебе нужна какая-то процедура… операция… а ты отказываешься ее делать?

– Со мной все будет хорошо, – заверил он ее. – Тебе не нужно беспокоиться ни о чем таком.

В качестве демонстрации он приподнялся на локтях. Движение вызвало вращение комнаты. Он хмыкнул и коснулся лба. Липкий холодный пот.

– Я не знаю, что со мной происходит. Но точно что-то не то… – признался Зак.

Он никогда не ощущал такого недомогания после применения седативного препарата. Возможно, это само поместье так на него действует? Побочные эффекты пребывания в Уэйкфилде включают головную боль, тошноту и полную потерю воли к жизни.

Встревоженная Вайолет исчезла в ванной и тут же появилась с холодным полотенцем. Зак не сопротивлялся, когда она обернула полотенце вокруг его головы.

Прохлада и впрямь принесла некоторое облегчение. Вайолет осторожно поместила его голову себе на колени и начала поглаживать его волосы. Она уже делала так однажды, когда скончалась Мюриэль.

Митчем позволил ей навестить его; его крошечной подружке из соседнего особняка. Тогда ей было всего семь лет, но она достаточно разбиралась в жизни, чтобы позволить маленькому Заку плакать, уткнувшись лицом в ее юбку, и гладить при этом его волосы.

Зак отдался ритму этого поглаживания, его утешающей предсказуемости. Прикосновение Вайолет было знакомой колыбельной, как повторяющийся сон, желанный уже потому, что он означал отсутствие кошмаров.