Олег Раин - ЗБ [litres]

«Это моя третья школа, самая удачная. Это правда. Рад, что попал сюда, нашел понимание и друзей. И с учебой стало получше. Уровень образования здесь значительно выше. Уверен, что это мне пригодится. Спасибо школе!»

«Неужели всё? Немного страшновато, немного тоскливо, потому что впереди неизвестность. Никогда не испытывала особой любви к школе, но это место привычное, а к новому придется долго привыкать.

И будет ли там лучше? Будут ли там такие учителя, как Сапожников Юрий Николаевич, как наша географиня? Очень и очень сомневаюсь. Страшно…»

«Всем, кто придет после нас, и нашим учителям хочу пожелать доброты, счастья и всего того, что обычно теряется в школьных буднях. Всех люблю, целую! Пока-пока!»

«Наверное, буду скучать, но лишь по очень немногим друзьям и учителям. Имен не называю, но здо́рово, что они есть. Я философ по жизни и могу довольствоваться малым, и даже один хороший учитель, один школьный друг – это уже подарок судьбы. В этой школе такие подарки были».

«Все одиннадцать лет меня водили и возили в школу родители. Забавно, да? Может, потому и не сложилось что-то главное. Надеюсь, в будущем пуповина будет разорвана и в вузе я обрету настоящую свободу. А тут за нами вечно присматривали – камеры, турникеты, стукачи… Еще и праздники вышли не очень: всё организовывали родительские комитеты. Зачем, почему? Будто мы маленькие и тупенькие, будто сами ничего не можем. Вчера объявили, что выпускной за нас также организуют родители и школа. Значит, снова будет тоска и скука. Тамада какой-нибудь речи пошлые станет толкать, дежурные номера разыгрывать, а потом пойдут конвейером приглашенные артисты и прочая туфта. Даже удивительно, что весь этот цирк кому-то нравится. Школа должна учить жизни, а не быть оранжереей!»

«Скучать о школе точно не буду. Это, может быть, страшно и нехорошо, зато правда. Простите, дорогие учителя! Я знаю, многие из вас в самом деле стараются, устают, но все равно надоело врать и притворяться. Половина знаний нам наверняка не пригодится, зачем же мы все мучились? И мы, и вы? Лучше потратили бы это время на что-нибудь действительно полезное. И еще про изо пара слов. Когда-то я жутко любил рисовать, но наша школьная учительница, по-моему, отбила это желание у всех начисто. После ее уроков я рисование забросил. Спасибо школе за такую училку! И кстати – где наш директор набирает таких трудовиков? У нас сменилось два трудовика. Один постоянно был пьяный, и при нем было здо́рово: играли в футбол, делали уроки, уходили домой. Второй лениться не позволял, но мы все время заполняли какие-то технологические карты, писали, как работать пилой и молотком. Еще и заучивали эту ерунду, отвечали у доски. Реальный цирк! Дома мне все эти премудрости отец показал наглядно, потратив не более двух минут. Хотя и трудовик теперь вспоминается по-доброму. Будет чем повеселить друзей в институте. Вот как-то так… Сейчас-то мы на финишной прямой, можно и сознаться…»

Куцая стопочка закончилась, я сызнова стала листать подшивку, рассматривать черно-белые фотки. Выбирала, кто злой, а кто добрый и в кого я могла бы влюбиться, с кем свела бы дружбу. Несколько лиц мне очень даже понравились. Из девчонок я даже выбрала двух, с кем точно могла бы подружиться. Самое грустное, что одна из них напоминала Стаську, другая – Катюху. Все-таки Ия умничка, что дала нам эти подшивки. Нам действительно стоило это почитать. Зачем? Возможно, чтобы задуматься – совсем как над диктантом, который оставил нам на прощание Юрий Николаевич. Как все-таки неправильно, что он покинул школу, и какой славной парой были бы они с Иечкой. А вот теперь расстались и стали оба несчастными…

Я вдруг мысленно охнула – даже дурой себя назвала. Кто сказал, что они стали несчастными? По нашей-то Иечке такого не скажешь! И на школе свет клином не сошелся – конечно, всё у них продолжается – и переписка, и встречи, и прогулки под ручку. Просто мы об этом ничего не знаем! Это же особая жизнь – тайная и скрываемая. Об этом не трубят и не докладывают всем встречным-поперечным. Расспросить бы ее, да как-то неудобно.

И все равно… У меня сразу поднялось настроение. На добрую тройку градусов. Никуда, значит, Юрий Николаевич не исчез, он здесь – где-нибудь совсем рядом. И пусть они непременно поженятся, пусть будет у них много детей, потому что дети в таких семьях всегда вырастают счастливыми. А нашей планете так не хватает счастливых людей…

Мы брели с Лизой по Пролетарке, моей родной улице. Теперь-то я жила совсем в другом месте – на Цветочной, но именно здесь впервые встретились мои родители, успев прожить два с половиной года, явив меня на свет и накрутив первые десятки километров с детской коляской. Они так и гуляли здесь – прямо по центру улочки, поскольку движения на окраине почти не было и все тут напоминало скорее деревушку, успокаивая каменной и бревенчатой одноэтажностью, добавляя к уличным запахам ароматы затапливаемых бань и дымящих печей. А потом началась срочная перепланировка города, окраины принялись рушить и выкашивать, освобождая площади под промзоны и складские помещения. Прошлась жутковатая литовка и по нашей улице. Родители получили трехкомнатную квартиру в центре, но домик мы навсегда потеряли. Сначала по улочке прошлись бульдозеры, а потом планы вновь поменялись, и строить ничего не стали. Улочка, на которой я провела первый год жизни, так и осталась улочкой, ведущей в никуда. Точно беззубый рот, лишилась всех своих построек, заросла сорным кустарником и крапивой.

– Вроде и не помню ничего: мелкая же была, а все равно тянет сюда. – я показала Лизе на выпирающий из сорняка фундамент. – А тут стоял наш домик, практически самый последний на этой улице.

– И сад был?

– Ну да. Хотя скорее уж огород. Тут и сейчас можно встретить какой-нибудь крыжовник со смородиной. Если, конечно, крапивы не бояться.

– Часто ты сюда приходишь?

– Да не очень. Но первое время, как только мне показали эту улочку, бегала чуть ли не каждый день. А теперь тут все заросло – уже и не скажешь, что люди жили.

Лиза окинула сорняковые заросли печальным взором, кивнула каким-то своим мыслям.

– Это фантомная боль, – раздумчиво проговорила она. – Такое бывает с людьми. Ноги́ уже нет, а ты ее чувствуешь. И болит она, и ноет – иногда даже сильнее, чем наяву, – и никак с этим не получается справиться.

– Я слышала про такое.

– А я слышала и видела. И знаешь, мне кажется, твой дом очень походил на наш. У нас тоже был свой большой огород, сад с яблонями и вишней. После школы мы с подругами приходили ко мне, забирались на деревья и лопали какие-нибудь ягоды. Хорошо было! А потом все сгорело – практически за один день.