Алла Вологжанина - Острова Луны

– Символьер Радова, что вы знаете о внутренней луне? – спросил Арно, устраиваясь за кухонным столом.

Алессандра задумалась, колдуя над ковшиком, в котором вместо джезвы варила кофе.

– С одной стороны, все, с другой – почти ничего, – сказала она. – Все те ничтожные крупицы информации, которые есть в мире, есть и у меня, если за годы моего заточения четырехмерники не осуществили серьезного прорыва. Все, что выяснено и написано о внутренней луне, сводится к одному: она есть сосредоточие и течение жизни в живом существе. Ее относительно легко увидеть, любой толковый четырехмерник может. Но влиять на нее – очень тонкое и сложное дело. На это идут только самые отчаянные… или отчаявшиеся.

– Я – второе. – Арно поставил локоть на стол, поднял руку, как школьник за партой.

Алессандра криво усмехнулась:

– А охотники – первое. Иммари – ты знаешь, ритуал извлечения бессмертия из детеныша волка, – самое сильное воздействие на внутреннюю луну из известных. Проникает в ее глубину, вытягивает сжиженную секрецию организма, что обеспечивает оборотню вечность. Я читала описания внутренних лун детенышей, погибших в Иммари. И к несчастью, имела возможность увидеть воочию.

– Как?.. – удивился Арно.

Алессандра протянула ему чашку с кофе. Уже второй взрослый человек, не предлагающий «мальчику» чаю или какао, невольно отметил Арно.

– Кое-кто из детенышей этой лаборатории не пережил аналоговый Иммари.

– Их внутренние луны потемнели? Как будто при затмении? – Арно внутренне вздрогнул при мысли, что сейчас он ищет способ спасти от гибели человека, напрямую виновного в смерти этих малышей. Но линию свою гнуть не перестал.

– Нет, – Алессандра отпила из своей чашки, – луны растаяли. И я ничего не смогла с этим поделать, хотя пошла на все, даже вручную пыталась их удержать. Бесполезно. Даже не хочу рассказывать тебе, как выглядит и чувствует себя умирающий такой смертью детеныш. Очень хочется надеяться, что старые записи не лгут и не ошибаются. Детеныша между Иммари и смертью может спасти только дыхание дракона. Как будто умирающий детеныш – это омертвевшее пространство.

– А частично омертвевшего человека?

– Нет. – Алессандра звякнула чашкой о блюдце и сурово посмотрела на Арноху. – Давай определимся, Арно. Детеныш, над которым провели ритуал Иммари, – умирающий. Омертвелая часть тела не такова. Она – мертва.

– То есть если у человека омертвела, например, рука… а дракон дохнет на нее, то…

– Что происходит с телом, вынесенным из омертвения?

Дирке. Ого…

– Рассыпается в пыль, а потом там зацветают такие… синие…

– На севере синие, на юге белые цветы. Верно, Арно. Но, как ты думаешь, может, лучше жить без руки?

Интересно, что в этом случае останется от отца? Полголовы, одна рука и одна нога. Да и те в разрозненном виде. Ох нет. Да и какой смысл толковать о дыхании юного дракона? Таковых нет в Трилунье и тем более на Однолунной Земле.

– Я вот что подумал… Она же вращается. У… н-не знаю, как сказать… у нормально-живых – очень быстро, у ликантропов – медленнее. Но это же движение. А вы г-го-говорите, что это течение жизни. А если развернуть? Может, тогда все процессы пойдут обратно? Все, вообще все. Ведь с точки зрения це-це-це-целого тела ч-че-человека омертвение не завершено. А внутреннюю луну видно как раз в глубине целого тела, не разделенного на органы и прочее. Я глу-глупости несу?

Алессандра отвернулась от парня и уставилась в окно. Сбоку было хорошо видно, как она в задумчивости кусает, даже жует свои истонченные бледные губы. В точности, как Каринка, когда впадает в раздумье или принимает сложное решение.

– А насколько все плохо? С омертвевшей «рукой»? – спросила она наконец.

– Все очень плохо, – честно сказал Арноха, думая совсем не об Антуане с его рукой. – Я думаю, счет на дни.

– Тогда тебе вовсе не нужно мое одобрение. Внутренняя луна связана со всем телом, не с отдельными его органами или конечностями. Не знаю, каким может быть результат. Но он будет…

В «Дом Марко» Арно вернулся даже не в растрепанных чувствах, а, скорее, вообще без каких-либо чувств. В голове из всего разговора засела дурацкая фраза: «Тебе не поможет дракон». Да черт с ним, с драконом, все равно их нет и не предвидится. Он, ни с кем даже не здороваясь, прошел прямо в лазарет к Антуану и хлопнул дверью гораздо громче, чем делал это всегда. Вообще-то «всегда» он дверью вовсе не хлопал.

Антуан читал книгу у себя на кровати. Он вздрогнул, когда Арно-ха ввалился в помещение.

– Вы в порядке? – спросил он. Хотя и выражение лица, и интонации констатировали, что вошедший не в порядке.

– Нет, – Арно не узнал своего голоса, – и вы тоже. Давайте прямо сейчас… возможно, будет больно. Садитесь, Антон Петрович, ну же!

Тот покорно сел, спустил ноги в спортивных штанах с высокой койки. Ссутулился.

– Делайте, что должно, и пусть будет, что будет, – пробормотал он.

На первый взгляд темное пятно на внутренней луне Антуана не увеличилось.

Трехмерные параметры луны были такими, что тронуть ее рукой, не повредив, нечего было и думать. Вот облом… Хотя… почему же?

Во-первых, ничто не мешает соприкоснуть глубину предмета с любой другой его гранью. Примерно так же, как не обязательно прислонять книги обложками друг к другу для устойчивости – можно одну на другую в форме буквы «Т» уложить. Конструкция шаткая, но жизнеспособная.

Глубина руки мальчика прикоснулась к внутренней луне умирающего старика.

Сейчас чужая жизнь была в самом прямом смысле в его руках. Она… грела, а еще бешено вращалась. Чем была эта жизнь? Луной? Диском, шаром, звездой или целым бесконечным пространством? И как же легко сейчас сжать кулак и остановить это биение.

На какой-то миг Арно показалось, что он держит в руке яйцо, внутри которого спит дракончик. Совсем маленький и очень крепко. Но мальчик усилием воли отогнал этот непрошеный, хоть и красивый, глюк. Что же делать? Надо как-то запустить вращение вспять, но луна такая хрупкая… Стоп.

А надо ли это делать рукой? Не проще ли обратиться к глубине мира, находясь и так в глубине?

– Инверсара , – то ли сказал, то ли подумал Арно, на секунду становясь сразу всем – умирающим Антуаном, его внутренней луной и темным пятном на ней, спящим дракончиком и всем-всем-всем, что только было в бесконечности внутри человека и в пространстве вокруг. – Инверсара…

Кажется, у него получилось.

Он не то чтобы ощутил изменение направления вращения. Нет. Но… как будто на секунду его зрение переместилось в ладонь. И глубиной ладони он… увидел? Нащупал? Воспринял, в общем, как навстречу ему полетели последние дни, прожитые Антуаном Пьером Абеляром в «Доме Марко». Эти дни были полны тоски по погибшему отцу и страха за самого себя, порой разгоняемого болтовней с неуемными жителями дома. Звонков в Италию и разговоров с сыновьями и внуками. На первый взгляд – ни о чем, а на самом деле – о любви. А еще было много боли в руке. И чтения скучных книг. И набросков собственной. И отчаяния оттого, что не стоит и начинать. А еще было очень много веры в… Арно. В «этого странного, но такого светлого мальчика», согласно внутреннему монологу старого писателя.