Питер Грю - Письма на чердак [litres]

Определённо, Мой Волк – фанат Задорожья: покупает рубашки и грустит о цветах. Пф-ф… Не ценит того, что имеет: крылья, целый замок, призраков-подчинённых и рыжую девушку, готовую за него отдать даже жизнь.

– Но я ещё не показал тебе мою гордость! – спохватился Царь.

Мой Волк отвёл лианы позади скамейки, и я увидела настоящую живую розу. Ого! На длинном алом бутоне повисли капельки влаги.

– Это тоже волшебство, но совершенное. Её даже нужно поливать. Сорт «Герман».

Я вздрогнула. Совпадение? Или мальчишка выращивает здесь такие цветы?

– Как тебе мой сад?

Эм-м… Всё это странно…

– Впечатляет.

– Он недёшево мне обходится, но я не собираюсь останавливаться на достигнутом. Мне нужны цветы, как эта роза. Такая у меня прихоть.

Я вспомнила мамины цветочные горшки на всех окнах. А я её считала маньяком-садоводом… Всё познаётся в сравнении.

У меня рябило в глазах от этой ослепительной роскоши. Ядовито-яркие цветы отталкивали. Они смотрелись дико в сумрачном мире, и я была рада, когда мы покинули сад.

И только вернувшись в Задорожье, открыв глаза в своей постели, я поняла, что у нас ведь было свидание! В саду среди цветов. Эх, я. Как всегда, не вижу то, что под носом.

И да, я поступила с Моим Волком так же, как со всеми бывшими кавалерами.

Я изменила ему.

– Кажется, я умерла, – сказала Художница и взглянула на подругу тёмными глазами цвета гречишного мёда.

Подсолнух глядела круглыми глазами такого же цвета, разевая полумесяцем рот. И вот из этого удивлённого рта наконец полились слова.

– Нет! Нет! – воскликнула Подсолнух. – Не путай нас, призраков, с вашими привидениями! Не знаю, что с людьми становится после смерти, но вы точно не попадаете сюда!

– Я уверена! Я умерла! – Художница зло нахмурилась и выпятила подбородок.

Потом вдруг обмякла и приложила руку к груди.

– Хотя сердце бьётся…

– Папа! Папа! – заголосила Подсолнух. – Папа… Он должен быть где-то недалеко, – задумчиво пробубнила она.

Подсолнух запустила руку в мешочек на своей шее, висевший на толстой верёвке, словно большой кулон. Она потянула из него полупрозрачную голубую нить волшебства, и та зазвенела в воздухе, растворяясь. Звук походил на что-то среднее между колокольчиками и пением птиц. И старый призрак явился.

– Что случилось, дочь? – он заметил Художницу и нахмурился. – Какие дела у подорожника к нам?

Художница поняла, что на радушный приём можно не рассчитывать, и стояла, молча чертя правой ногой, словно циркулем, половинку окружности по траве. Ледяная трава холодила пальцы. Да уж, она не только мнёт траву, но ещё и мёрзнет. Не так она представляла себе загробную жизнь.

– Она не подорожник, папа! – возразила Подсолнух, тряхнув жёлтыми прядями.

– А кто она? Ведь она человек! – не понял призрак-отец.

– Да, она человек, но не подорожник, иначе бы она знала своего наставника.

Художница прищурила золотисто-коричневые глаза и взглянула на Подсолнух.

– Но у неё его нет, – продолжала Подсолнух. – Она говорит, что умерла, а не уснула. И она моя подруга!

Листопад разглядывал гостью. Девочка выглядела испуганной и несчастной. Это вселяло в него уверенность: если она боится – значит, чувствует себя слабее его.

– Исключительный случай, – неодобрительно хмыкнул он, поглаживая бледно-рыжую бороду. – Но всё-таки ты – СамСвет, раз здесь, – обратился призрак к девочке. – Но как ты сюда попала? Дочь, сознайся: ты её привела?

– Да нет же, нет, папа!

«Как же заставить отца поверить ей?»

– Ну, вы вот вместе, – заметил Листопад.

– Вместе.

– Значит, ты её привела?

– Папа! Я не вру! Она пришла сама! – Подсолнух приложила длинные тонкие пальцы к вискам, силясь собраться с мыслями, её лёгкие жёлтые волосы топорщились во все стороны от чёрной макушки.

Художница подумала, что никогда не видела подругу такой… растрёпанной. Наверное, потому что Подсолнух злится и волнуется. Но почему она размышляет о её волосах, а не о своей судьбе, которая сейчас решается? Наверное, потому что вся эта ситуация до того абсурдна, что не получается воспринять её всерьёз.

– Но как? – раздражённо спросил призрак-отец. – Она не может прийти сама! Как?

Художница вздохнула:

– Умерла.

– Не путай, девочка, наш Тёмный Уголок с раем. Но раз уж ты тут появилась, значит, моя дочь – твой наставник. СамСветы здесь бывают, только когда их оболочки спят, – сказал Листопад.

– Боюсь, что ночь моя будет длинной, – вздохнула Художница.

– Да. Досадно, – недовольно подтвердил призрак-отец.

– Что будем делать, папа? – вмешалась Подсолнух.

Призрак поскрёб бороду:

– Не знаю. Спрошу у Воров.

– Нет! Нет! Папа! Она моя сестра и подруга! – возмутилась Подсолнух.

– Ну, тогда делай что хочешь! – рассердился Листопад, с силой дёрнул себя за бороду, развернулся и улетел в Нору. – Сёстры, подруги! Что я упустил, когда воспитывал её! – донеслись до девочек его причитания.

Художница приуныла:

– Да, неприятный поворот. Тут я никому не нужна. Не ожидала от тебя такого, подруга, – забубнила Художница.

Юная призрак тяжело вздохнула: сегодня весь мир был против неё.

– Я с тобой, – слабо возразила она. – Ты моя названая сестра.

– У тебя будут проблемы с семьёй, – заметила Художница, зарывая ладонь в пружинки кудряшек и нервно подёргивая их.

– Нет. Ты плохо знаешь мою семью! Папа добрый, и мама… Главное, что мы вместе! – Подсолнух подлетела к подруге и взяла её за руки.

В этом мире прикосновения призрака не казались холодными, и Художница этому тайно порадовалась: она уже изрядно замёрзла. Интересно, можно умереть, уже умерев?

– Спасибо, что ты со мной, – улыбнулась Художница, пожимая длинные оливковые пальцы призрака.

– Я буду с тобой, я тебя не брошу! – кивнула Подсолнух, но с тоской быстро взглянула на дом, в котором скрылся отец.

Ладно, пора брать себя в руки, пора смириться с тем, что подруга здесь. Подсолнух решительно сжала длинные пальцы в кулачки и снова посмотрела на свою кудрявую проблему.

Подбородок Художницы мелко дрожал.

– Пожалуйста, только не плачь!

Если она снова зарыдает, то решимость Подсолнух лопнет, как мыльный пузырь.

– Я не плачу, я мёрзну, – пролепетала Художница, стуча зубами, и с силой стала растирать тело, пытаясь хоть немного согреться.

– Ох, да! Прости!

Подсолнух снова запустила в мешочек руку за чудо-камушком, выхватила ценность и подула.

Серо-зелёное одеяло мягко упало на плечи подруги.

– Так-то лучше, – Художница плотно закуталась и стала похожей на гигантскую куколку. – Что-то я от всего устала, и мне хочется отдохнуть, – сказала она и засеменила в своём коконе прочь от Норы в лес.