Дмитрий Емец - Ягге и магия вуду

Границы комнаты расступились. Потрескавшееся стекло ожило, сделалось черным и мертвенно неподвижным, как поверхность озера. Зеркало почти исчезло, стало распахнутой дверью в иной мир. Дверью, за которой клубился белый мутный туман. В тумане мерцали серебристые огоньки, они то погасали, то вновь зажигались, расслабляя и завораживая.

– Кирилл! Я тебя двадцать раз звать не буду! Марш завтракать! – требовательно позвал меня из зеркала родной до боли голос, и я вдруг увидел свою мать, протягивающую ко мне руки. Мама была в длинной белой ночнушке, в которой она приходила ко мне в детстве поправлять одеяло.

– Мама? – неуверенно окликнул я.

Мне почудилось, что Параллельный Мир, в котором я находился, был страшным сном, и стоит мне сейчас проснуться, как все исчезнет.

Я поднял уже ногу, чтобы переступить границу, но пламя свечи в ладони у Насти странным образом удлинилось, изогнулось и обожгло мне руку. Ойкнув от боли, я спохватился и понял, что меня заманивает Зеркалица.

Безобразная старуха с лимонным носом была где-то совсем рядом – за гранью зеркала.

– Зеркалица, спорю: этот номер не пройдет! Покажи нам лучше нашу судьбу! – услышал я звенящий от напряжения голос Насти.

– С какой стати я буду вам что-то показывать? Идите сюда и сами посмотрите, сладенькие вы мои! – писклявым голосом откликнулась женщина в белой ночнушке.

Стоило мне услышать этот голос – наваждение исчезло. Теперь я знал точно, что это не моя мать.

– С какой стати? А вот с какой! – твердо сказал я, добавляя к своему требованию то магическое слово, которое шепнула мне Ягге.

Лицо Зеркалицы перекосилось от досады, и, обратившись в истаивающую струйку дыма, она исчезла. Мгновение – и зеркало ожило. Картины и лица замелькали в нем, все убыстряясь.

Два скелета передвигали на доске фигурки. Один скелет повернулся ко мне и что-то беззвучно произнес, показывая пальцем на мою голову. Скелеты исчезли, а по коридору, высоко подпрыгивая и щелкая зубами, проскакал черный череп. Не касаясь пола и чуть покачиваясь, проплыли два полупрозрачных привидения. На миг я увидел самого себя с перекошенным от страха лицом. Я пятился от чего-то грозно надвигавшегося на меня. Пятился, не видя, что за спиной у меня глухая стена и отступление отрезано.

Ощутив резь в глазах, я на секунду закрыл их, а когда открыл, то обнаружил, что раздувшееся, синее чудище сидит на железной бочке с надписью «Яд!» и смотрит на нас белыми, без зрачков глазами. На голове у него серебрится горшок.

Вскоре чудище исчезло в зеркальных лабиринтах, и его сменил отрубленный указательный палец. Он сгибался, корчился как червяк и, извиваясь, словно звал нас к себе. А над пальцем, темная, бесформенная, нависла тень Красной Руки…

Настю окружили покрытые инеем мерзляки. «Девочка, отдай нам свое тепло! Девочка с соломенными волосами, согрей нас!» – стонали они. Казалось, спасения нет, еще мгновение – и круг мерзляков сомкнется.

– Эй вы, ледовики, снеговики, или как вас там, прочь! Мальчики, вы не в моем вкусе! – услышал я рядом с собой протестующий крик.

Девочка невольно качнулась вперед, и рука, в которой она держала свечу, оказалась совсем близко от зеркала. Видно, старуха с лимонным носом давно подкарауливала этот момент. В тот же миг из-за рамы метнулась пухлая рука в браслете, схватила ее за запястье и стала затягивать внутрь.

Настя рванулась назад, но Зеркалица была сильнее. Девочка изогнулась, начала терять равновесие. Пламя свечи в ее руке колебалось, чадило в тревоге.

– Иди ко мне, сладенькая моя! Не уйдешь!

– Не-е-ет! Кирилл! Она затащит меня!

Опомнившись, я схватил Настю за руку и стал тянуть назад, отвоевывая девочку у сопящей от натуги Зеркалицы. Теперь она вся видна была в стекле – багровая старуха с носом, желтым и бугристым, как лимон. Она ругалась и плевалась, требуя у меня, чтобы я отдал ей девочку.

– Пус-с-сти! Пус-сс-ссти! – шипела она. – Я поселюсь в ее молодом теле! Не хочу быть старухой! Я всегда мечтала о таких волосах!

– Обойдешься! Хочешь волосы – наколдуй себе парик! – Я уперся ногой в край зеркала, и сантиметр за сантиметром принялся отвоевывать Настю у Зеркалицы. Старуха сражалась, как тигр. До чего же ей не хотелось расставаться со своей добычей!

Я уже торжествовал победу, как вдруг услышал сдавленный крик Насти.

– Кобра! Кобра!

Браслет на запястье у Зеркалицы превратился в змею, которая быстро ползла по руке к дрожащему огоньку свечи.

– Ну вот и все, сладенькие! Теперь вы мои!

– Ягге! Вытащи нас отсюда! Ягге! – завопил я что было мочи.

В тот же миг кобра обвила ладонь Насти и дотронулась до свечи своим раздвоенным языком. Огонек в последний раз дрогнул и погас. Комната утонула во мраке, в котором далеко разнесся ледяной хохот Зеркалицы.

Что было дальше, я уже не помнил.

Я очнулся. Ягге, склонившись надо мной, с беспокойством терла мне лоб и щеки мокрым полотенцем.

Обнаружив, что я смотрю на нее, Ягге залучилась добрыми морщинками.

– Очнулся? А я, старая, испугалась. Почитай уж час с тобой вожусь. Все перепробовала, а ты лежишь, как бездыханный!

– Где… Зеркалица?

Мне страшно хотелось пить. Едва помещаясь во рту, распухший язык цеплял сухие губы, будто наждак.

– Как где? В зеркале, где ж еще ей быть, окаяшке носатой! Отбила я вас у этой толстой мымры!

Сжав сухонький кулак, Ягге погрозила стеклу, завешенному черной простыней. Подслушивающая за стеклом старуха с лимонным носом оскорбленно фыркнула.

Вспомнив о Насте, я привстал и огляделся. Девочки нигде не было. От дурного предчувствия у меня закружилась голова.

Ягге легонько толкнула меня пальцем в лоб.

– Что, голубок, нравится она тебе? Втрескался по самые по уши?

– Кто втрескался? – возмутился я, почувствовав, что щеки у меня начинают буреть.

Старушка едва слышно засмеялась, и я понял, что одурачить отставную богиню мне не удастся.

– Что с ней? – спросил я.

– Не тревожься! Раньше тебя очнулась. Так что еще неизвестно, кто из вас девица красная.

Дверь комнаты, скрипнув, открылась, и появились Вурдик, Настя и Утопленник. Несмотря на многочисленные покрывавшие его пластыри, мой братец вовсю ухлестывал за Настей.

– Я еще не рассказывал, что бросился от любви с моста? – разглагольствовал он.

– Ты сбросился с моста? Зачем ты это сделал? – слегка кокетничая с ним, спросила девочка.

– О! – оживился Утопленник, получивший возможность рассказать свою любимую историю. – Мы – я и моя девушка – шли по Кузнецкому мосту. Здоровенный такой московский мост, если кто не знает. Она сказала: «Если любишь – спрыгни!» Я сгоряча и скаканул. И уже в полете понял, что совсем не люблю ее. Но, сама понимаешь, было уже поздно. Нырнул на том свете, вынырнул на этом.