Алексей Гедеонов - Случайному гостю

— Так приятно такое слышать, — сказал я и подобрал ноги под себя. Колено хрустнуло.

— Нет, не хотела сказать обидное, — вымолвила бабушка. — Не помысли. Вот Гости, что-то они тут делали? И такой сон? То злая воля!

— Очень злая, очень — поддакнул я и обнаружил в углу подоконника кусок красного шерстяного шарфа. Я снял брюки и принялся тереть коленку «красной шерстью». Бабушка искоса кинула на меня взгляд.

— А наши все? Где сенс? Как они сбегаются до квартыры? Кто зовёт?

— Запах еды, — убежденно сказал я. — Пока всё не стопчут — не уйдут!

Бабушка посмотрела на меня заинтересованно.

— Дух? — сказала она. — Нет, не то, неверно. Тот Зов и Гости… Так, вся в интриге — чей то Зов? Ты молчишь? — полуутвердительно спросила она и кашлянула. — Но нет, ты дуришь мне голову. Сон…

— Нет, я пою, — ворчливо обронил я. — Чай, бананы, сайра…

— Такое пели и раньше, — мечтательно произнесла бабушка и погладила бархат в обратном направлении.

— И кто это? — задал я коварный вопрос. Колено, атакованное красной шерстью, смолкло. На всякий случай я обвязал его шарфиком и натянул брюки.

— Спредавцы непотребу, — сказала бабушка. — Ходили и кричали, пели куплэты.

Она выложила на прямоугольник темно-зеленого бархата небольшую горку украшений.

— Всё то — мозаика разбита, — сказала бабушка и надела на палец тяжелую на вид «печатку» с камнем зелёного цвета. — Нет ясности!

«Гелиотроп, — откликнулся Дар, — камень жрецов. Помогает устранять препятствия. Обличает двоемыслие, изводит клевету и раскрывает вражьи козни».

— Да-да, никакой ясности. Совсем. На улице снег, — сказал я и слез с подоконника. Чёрной тенью шастнула на него Вакса.

— Тутай чаруют, — продолжила бабушка. — И так… реально.

Камень на её пальце полыхнул тайным светом. Она надела на другой палец моё любимое кольцо — с сапфиром, по форме он напоминал жернов, в середине его было отверстие. — Не вижу кто.

— Скажи, за тобой опять охотились? — как бы между делом поинтересовалась она. — Или как? Видел надобычное? Тени, монстров, креатур?

На кухне тётя Женя включила телевизор и сказала кому-то.

— Опять программы сбили! Мама!

— Да, представьте, — разобиделся я. — Это были носки. Вырвались из мрака. Шипели и кусались.

— Боюсь такое представить, плохие будут сны, — криво улыбаясь, сказала бабушка в полумраке. — Уже не та система нэрвова.

Я атаковал украшения. Первым делом я завладел тоненьким серебряным колечком и нацепил его на мизинец.

Совершенно неожиданно увидел я большой, душный, светлый зал, отчетливо пахнущий хвоей, канифолью и пачулями. Гремела музыка, со всех сторон слышались голоса и смех, я танцевал, танцевал польку и рука моя с серебряным колечком… была женской.

— Отдай супир [122] колечко без камня ! — сказал сердитый девичий голос. Чернявый студент, партнер удивленно вскинул брови, видение растаяло…

Бабушка стояла надо мной, колечко вертелось у неё в руках.

— Вот я думала, чего он испугался? А, это ты — меряешь чужие кольца. Же я не говорила, что так можно намерять чужую судьбу? — сказала она.

— Говорили, — пискнул я.

— Ну и… — неожиданно спросила бабушка.

— Что?

— Как тебе мой кавалир?

— Похож на Делона, — глубокомысленно заметил я.

— По мне так и лучше, — ответила бабушка. — Французы — они без чувства. Один неповажный пых!

На воротник зеленой блузы она пристегнула старинную выпуклую брошку с какой-то сложной царапиной в виде буквы «В» в центре круга.

— Бабушка, а что такое «гемма», — спросил я, перемещаясь поближе к ларчику.

Бабушка посмотрела на меня из-под руки, она застегивала пуговички на манжете.

— Ты уже тысячу раз слышал. Все камни резные называются геммами. Геммы бывают выпуклые — тогда то камеи, и ешче такие, ну как то сказать — полые, инталии тогда-то печатка. И она покрутила у меня перед носом «печаткой». — Наша гемма очень старая, ещё с Палатината… — бабушка улыбнулась опять и поправила волосы. Поддёрнула рукава и огладила юбку, сняв с нее незримую пушинку.

— Ну как мой вид? — спросила бабушка, извлекая из недр стола «Быть может».

— Люкс, — немного подобострастно сказал я. Бабушка вздохнула.

— Лесик, — сказала она, из тени и ароматов. — Убираемся и идём искать первую зорю.

— Прямо на небо? — спросил я.

— Трошку зарано, — ответила улыбающаяся в полутьме бабушка. — Но на дальнейше знай — я не против неба. Там нет глупств. Такое. Перед тем хочу сказать — дам тебе «Девять трав». Будет тяжко. Рассеем те чары.

— Хоть бы раз было легко, — пробурчал я. — Что стоило родиться в пятницу?

Бабушка сделала шаг и зажгла верхний свет.

— Вопрос не в пятнице, — сказала она. И бронзовые листья из мастерских Коломана Мозера одобрительно сверкнули ей в ответ. — Вопрос в крови. И в жичениях.

— Конечно, — понимающе поддакнул я. — Хотение, желание, веление, а потом — бац! Рождение! И кровь, кровь, кровь.

— Так всё и было, — уверенно сказала бабушка, надвигаясь на меня с маленьким красным термосом. — Именно бац. Пей теперь. До самого дна…

Я открыл красный термос, запахло яблоками. Бабушка постукивала пальцами по креденсу, я прислушался.

Я вздохнул и сделал большой глоток.

Над мостом царил ветер, клин серых гусей безуспешно взывал к кому-то из переполненного жемчужной печалью неба. Шумела река, складывая сердитые тёмные волны в знакомый напев:

— До самого дна…

Белый венок бултыхался в сердитой воде, упуская вслед стремнине лепестки, словно слёзы.

Я сидел, опираясь на основание балюстрады, и на плотно подогнанных плитах можно было видеть потёки от недавнего кровавого снега. Светло-розовые.

Ангел по-прежнему стоял ко мне спиной, зеленоватые крылья его откликались еле слышным звоном на гусиные призывы — вспоминали небо.

— Не видел никогда здесь солнца, — сказал я ангелу, и что-то больно кольнуло меня в сердце.

— Здесь другое солнце, — дружелюбно сказал ангел. — Хорошо, что оно ещё не видело тебя.

— Ты знаешь, — сказал я, шаря руками по плитам и пытаясь встать. — Мне нужна защита. Надоело быть дичью.

Ангел повел крыльями.

— Нет ничего проще. — И река под мостом шумно плеснула о парапет. — Только что ты принял защиту девяти. Обратись к ним.