Олег Раин - Два мудреца в одном тазу...

— А сколько она длится?

— Ну… У всех по-разному, — уклончиво отозвался я, потому что ответа на каверзный вопрос не знал. — Главное — делом полезным заниматься и не есть много жирного.

— А мы каким делом будем заниматься?

— Ну… Можем за айсбергами следить, а можем палубы драить. Главное — не кукситься.

— Кто куксится-то?

— Никто, конечно. Просто берег-то вон уже где…

Вовыч посмотрел за спину и, по-моему, скуксился окончательно. Так-то он парень храбрый, в боях с ашками не раз меня выручал. Да и перед четвероклашками не дрогнет, но тут я его понимал. Вода ж — стихия, с ней не пошутишь. Особенно когда цунами или водовороты. Видел я в фильмах, что они вытворяют с людьми. Страшная штука! Тут, может, и Пушкин растерялся бы! Александр Сергеевич…

Махонькое судно между тем относило дальше и дальше. То ли ветром, то ли обманчиво теплым течением Куросио. Нам и грести было необязательно. Берег, от которого мы только что отплыли, начинал расплываться в белесой дымке. Мне тоже стало не по себе, и я вдруг понял, что успел соскучиться по маме с папой, по сестренке и по нашей двухкомнатной уютной квартирке. То есть минуту назад еще не скучал, а тут вдруг заныло под ложечкой. Или под вилочкой… Словом, где-то в животе. И малодушно захотелось вернуть все обратно. Хотя бы на пару-тройку минут. А уж там все взвесить повторно и как следует поразмыслить над резонностью путешествия. Чтобы не получилось, как у тех двух лошаков. Ну помните еще стишок детский? Два мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу — и так далее… Нехорошо, в общем, у них там все закончилось…

И чего мы вечно куда-то спешим! Клоуны, блин, торопыги.

«Не спеши жить», — любит говорить моя мама. Раньше я этого не понимал. То есть понимал так, что надо жить медленнее. Помните песню Высоцкого: «Чуть помедленнее, кони!». Мой папа ее прямо обожает. Он вообще старичков любит — Высоцкого, Цоя, Бутусова. Постоянно что-нибудь включает послушать. И «Коней» этих чуть ли не каждые выходные ставит. Вот и я, наверное, как-то пытался соответствовать — ходил в два раза медленнее, ел, умывался. С этим у меня как раз неплохо получалось. Скажем, просыпаться, постель там заправить или зубы почистить — я мог даже в три или четыре раза медленнее! Но тут мама почему-то проявляла нелогичность, и мне прилетали втыки:

«Опять тянешь резину! Не копайся! Сколько можно мозолиться?» И так далее в том же духе. А попробуйте на школьной физкультуре медленно прыгнуть через гимнастического коня! Или на вопросы у доски отвечать с неспешностью столетнего дедушки. И схватите двояк, как миленькие.

Словом, фраза мамина до меня долго не доходила. Бродила этакими кругами около да возле, а в ум не заглядывала. Папа вот у нас делал все неспешно и тщательно — считал да вымеривал, на калькуляторе сорок раз перепроверял, и получалось ровно да гладко, а крепко так, что с первого раза и не оторвать. Но сколько же времени он на это тратил! Опупеть можно! А дядя Вася, муж моей тети — той, что с обоев, наоборот, делал все быстро и на глазок. Его я понимал почему-то больше, чем папу. Линолеум там отрезать, картину прибить или полку выпилить, — чего, в самом деле, мудрить? Он и не мудрил. Прищуривался, что-то там прикидывал про себя и делал. И получалось вполне пристойно, хотя не так ровно и крепко, как у папы. Я иногда дергал, и ломалось. Папа, понятно, кривился, а дядя Вася посмеивался и снова приколачивал. Одним лихим махом.

В общем, честно скажу, первое время всех этих расчетов и цифр я жутко боялся. И путался на каждом шагу. Я, например, поднимал гантель в четыреста граммов, а папа всего в шестнадцать килограммов. Согласно числам у меня получалось больше, но, глядя на гантели, в голову приходил иной вывод. И оказывалось, что в килограмме этих граммов аж целая тысяча, и все намного сложнее. Или мне, скажем, было шесть лет, а Машке, сестричке моей, три. И получалось, что я был вдвое старше. Я-то думал, всегда так будет, но прошел год, и что-то пошло с цифрами не так. Настолько не так, что мое старшинство стало стремительно таять. А в девять лет разница между нами стала совсем уж невзрачной. Согласитесь, приятно, когда кто-то тебе только до пояса. А если до плеча? Или даже до подбородка, если на цыпочках? Уж на цыпочки моя сеструха вставала мастерски. Чтобы казаться повыше и пострашнее. Я, кстати, сам и научил. Потому что в шесть лет девчонки тем и хороши, что толком не понимают, что они девчонки. И моя сестра тоже свято верила, что главный ее долг — играть с братом в солдатики, стрелять по мишеням и воевать с недругами. Даже когда я дрался с дворовым Толькой (а он меня на два года старше, кто не знает), моя верная сеструха навалилась ему на левую руку, а я боролся с правой. И ничего этот жердяй с нами поделать не мог. Вот и скажите, что это не помощь! шесть лет — это вам не кот накашлял. Во-первых, шестнадцать килограммов (пуд, кто не знает!), а во-вторых, два глаза, два уха — считай, готовый разведчик в любом вражеском стане. А еще это две руки и две ноги, которые всегда могут оказать услугу родному братцу. Например, сбегать на кухню и принести печенье (потому что ей разрешают, а мне нет), или помочь собрать игрушки перед сном (я же не железный все делать в одиночку!). Так что, может, братик был бы в чем-то полезнее, но я и к сестре привык. Полюбил даже, что ли…

Между прочим, когда мама впервые сообщила, что у меня скоро появится сестренка, я и не расстроился почти. Ну не братик, конечно, и что теперь — рвать на голове волосы? Да больно надо! Только немного встревожился по поводу папы. Узнав о том, что у нас с мамой появится малышка, он мог запросто рассердиться. Папа у нас вообще не очень любит появления в доме новых вещей, — палок, которые я волоку со двора, камушков, игрушек разных. А тут, прикиньте, — целый живой ребенок! Да еще девочка. Конечно, рассердится. В общем, я предложил маме взять все на себя — и взял! Вечером сам рассказал папе о новости. И правильно, между прочим, сделал. Папа не рассердился, — наоборот, стал хохотать. А, отхохотавшись, крепко меня обнял. Ну и маму, конечно, простил.

Хотя с Машкой все-таки путанная вышла история. Домой-то младенцев, оказывается, нельзя сразу приводить. Микробы там, прочие дела. Вот и свозят всех мамаш в одно место. Рожать и имена новые придумывать. Потому как имен мало, а детей много. Попробуй раздели один пирожок на целый класс! Так и с именами. Короче, в это самое место папа меня однажды и привез. Скучнецкое такое здание, раз в пять больше садика. Куча окон, а прямо на стеклах — номера палат. За окнами тетеньки, под окнами дяденьки. Все на пальцах друг другу что-то показывают, на бумажках слова с цифрами пишут. Иногда свистят, иногда орут. Одну тетеньку вообще через окно похитили, я сам видел! А один дядя наоборот — подтянулся на подоконнике и ловко так вскарабкался через окно. То есть зачем тетенька оттуда удрала, еще можно понять, — передумала, наверное, рожать, а вот что нужно было дяденьке в доме, где вокруг десятки мамаш с орущими младенцами, я решительно не понимал.