Владислав Крапивин - «Чоки-чок», или Рыцарь Прозрачного Кота

— Нет, мальчик должен быть такой, как все. И я своего добьюсь…

Своего она не добилась, но троек Леше наставила целую кучу. И двойки бывали… Хорошо, что Леша с родителями и сестрой переехал в этот дом, здесь недалеко другая школа.

И художественная школа теперь ближе, чем раньше. А то приходилось ездить через весь город. У мамы из-за этого было множество хлопот, потому что отпускать Лешу одного она боялась.

Художественную школу Леша любил. Там разрешали рисовать хоть какой рукой. Хоть ногой. Лишь бы ученик проявлял фантазию. У Леши фантазия проявлялась.

…Леша задумался про школу. А Даша про то, можно ли сказать: «Лешка — рыжая матрешка». Наверно, это будет неточно. Во-первых, матрешка — девочка, а Леша — мальчик. Во-вторых, он вовсе не рыжий, а только чуть-чуть золотистый. И у него всего три веснушки — на левой стороне лица. Эта сторона была похожа на папу. И нос был папин — торчал как сапожок. А глаза были мамины — светло-коричневые, с прямыми, будто спички, ресницами. И вся правая часть лица была мамина — без веснушек, с завитками волос над плотно прижатым к щеке ухом. (Левое ухо — папино — слегка оттопыривалось). Кроме того, на правой — маминой — щеке была симпатичная, заметная при улыбке ямочка.

А рот у Леши был не папин и не мамин, а свой собственный. Большой и толстогубый. Иногда улыбчивый, а порой упрямый.

Про Дашу же рассказывать много нечего. Она вся была в маму. Знакомые так и говорили: «Какая у вас славная девочка! Мамина копия…»

Мамина копия нерешительно сказала:

— Леша — старая лошадь… — Она и сама понимала, что это не очень удачно.

Он рассеянно откликнулся:

— Даша — манная каша… — И насторожился: — Тс-с…

Он сел в своей кровати. А Даша, наоборот, ойкнула и вжалась в подушку. Натянула до глаз одеяло.

Комната была просторная. Мебель в ней стояла разная — и знакомая, из прежней квартиры, и та, что осталась от старой хозяйки. У двери возвышался широкий платяной шкаф с львиными мордами на дверцах. А за дверцами кто-то шебуршал. Потом громким виноватым шепотом попросил:

— Извините, пожалуйста, не могли бы вы меня выпустить?..

— Мама… — пискнула Даша. Громко завопить она не могла, голос пропал от испуга.

Леша сперва тоже хотел позвать маму и папу. Но пересилил страх. Такой был у Леши характер: если рядом кто-то боялся, сам он делался смелее. Наверно, из упрямства.

— Кто там? — сказал он тонким, но достаточно мужественным голосом.

— Видите ли… мне трудно так сразу объяснить. Я здешний житель…

— А зачем вы туда забрались? Без спросу!

— Простите, пожалуйста. Я из любопытства. Хотелось посмотреть на новых жильцов, а знакомиться я не умею… Можно, я выйду? Здесь ужасно пыльно…

— Да кто вам не дает, — храбро сказал Леша. — Шкаф не заперт.

— Не заперт, но вы же сами его ночью заколдовали…

— А-а! — вспомнил Леша.

Ночью было вот что. Лешу разбудила Даша, она сидела на его кровати и трясла его за плечо:

— Лешка, я боюсь…

Он открыл глаза. В окно светила бледная звезда. В комнате (большой и непривычной) стоял сумрак. Что-то потрескивало, шелестело, пошевеливалось по углам. Леше стало очень даже не по себе. Но от Дашиного страха он осмелел:

— Чего ты боишься, глупая?

— Кто-то возится… По-моему, в шкафу.

— Ну и пусть возится, если охота.

— А если вылезет…

— Я вот ему вылезу!

Сразу стало тихо. Спокойно. Не страшно. Даша повздыхала и забралась в свою постель. Только попросила:

— Ты не спи, пока я не усну, ладно?

— Ладно, — пообещал брат. И почти сразу уснул.

Значит, все это не приснилось! Ой-ей-ей… Кто же там, в этом шкафу музейного вида?

Леша поднабрался еще побольше храбрости. К тому же при утреннем солнышке все не так страшно, как ночью.

— Ладно, выходите…

— Только вы не пугайтесь, пожалуйста, — попросили из-за двери.

Леша даже рассердился слегка:

— Вылезайте живо! Мы не нервные!

Но на всякий случай он нащупал под подушкой свою рогатку и шарик из высохшей глины.

Дверцы со скрипом (конечно же, с медленным таинственным скрипом!) растворились, и на свет выбралось… существо.

Представьте себе метровой высоты пузатый самовар с футбольным мячом вместо чайника. А еще представьте, что самовар этот и мяч обмазали клеем и вываляли в клочьях пыльной шерсти, пакли, паутины и всякого мусора, затем украсили мяч-голову большущими круглыми глазами. Зелеными, как бутылочное стекло. Угадывался у мяча и широкий рот, но не было даже намека на нос.

Подставки у мохнатого самовара не имелось, зато были тонкие черные ножки в облезлых, подвязанных веревочками калошах. Самоварных ручек-держалок и крана тоже не наблюдалось, но виднелись руки почти человечьи. Только мохнатые и с ладонями цвета старых картофелин…

Леша вдруг сообразил, что Даша тихонько визжит, а сам он сидит с рогаткой на изготовку.

— Руки вверх!

Существо послушно подняло руки с растопыренными пальцами.

— Не стреляйте, пожалуйста, я сдаюсь.

Зеленые глаза были испуганные и, кажется, печальные.

Леше стало неловко, и он опустил рогатку.

— Это я так просто… Дашка, не пищи!.. Кто вы такой?

— Видите ли… ых-пых… я… так сказать…

— Вы, наверно, инопланетянин?

— Ни в малейшей степени… Наоборот, я совершенно земное создание. Уроженец этого дома…

— А, понимаю! Вы домовой!

— М-м… если по должности, то, пожалуй, да… А если по происхождению, то не совсем… Вы позволите мне опустить руки?

— Да, конечно… Не обижайтесь.

— Видите ли, настоящие домовые — это порода домашних гномов. В свое время их предки из лесов перебрались в деревни и города и стали обитать рядом с людьми. А я… Мой папа был самовар, а мама — здешнее привидение. Они полюбили друг друга, и от их горячей любви родилось я…

— А где теперь ваши родители? — вежливо осведомился Леша. По правде говоря, его интересовало лишь привидение, самовар он и без того видел множество раз.

— Ых… увы… Папа состарился, его отправили в утиль, мама последовала за ним. Что с ними стало потом, я не знаю. Это было в давние времена… Меня зовут Ыхало…

— Очень приятно, — тихонько сказала Даша. Во время беседы она перебралась к брату и теперь храбро прижималась к нему.

— Я очень рад, что вам приятно! — обрадовалось Ыхало. — А то прежняя хозяйка меня терпеть не могла. Сперва боялась, а потом стала загонять шваброй в самые глухие закоулки. И совершенно не желала со мной разговаривать… Представьте себе, с той поры, как не стало Ореста Марковича, я впервые разговариваю с людьми.

— Вы приходите к нам почаще, — сказал Леша.

— Вы ужасно симпатичный, — сказала Даша.