Сергей Вольф - Завтра утром, за чаем. Повесть

- А нравится мчаться в «амфибии» с моей гениальной приставкой - прямо к звездам в черном небе, обгоняя тяжеловозы-патрули?

Она опять засмеялась и сказала среди легкого звона:

- Эта вода такая же прохладная, как в колодце. Она тебе поможет. Я спросил:

- Тебе нравятся фиолетовые купальники фирмы «Дельфин»? Тебе очень идет фиолетовый купальник фирмы «Дельфин». Я помню, ты была в нем, когда мы в бассейне «Факела» сдавали плаванье, это еще до того, как мы летали на Аякс «Ц», до того, как я в тебя влюбился.

Колокольчики звенели не переставая.

- Пи логическое в четвертой фазе неминуемо стремится к нулю. Так? - спросил я, почувствовав вдруг на своем лбу что-то холодное.

- Не обязательно, - сказала она.

- Какая приятная у тебя рука, - сказал я.

- Это не рука, это компресс с водой, прохладной, как в колодце.

- А на ней рука? Да? Я не ошибаюсь? Твоя ладошка?

- Не ошибаешься.

- Не убирай ее, пожалуйста.

- Хорошо. Не буду. А ты не прыгай, скоро все пройдет.

Дзинь-ля-дзинь колокольчики, все тише и тише.

- Я не буду прыгать, мне уже лучше, только Ты не убирай ладошку.

Я приоткрыл глаза и спросил:

- Что это было со мной? Вдруг совершенно внезапно накатило.

- Не знаю, - сказала она. - Накатило и укатило - какой-то легкий приступ. Микропереутомление в кубе. Она тихо засмеялась.

- Мама просила передать, что поехала на космодром отвезти папе перед полетом на Аякс «Ц» пирожки с картошкой. Она открыла мне дверь уже в пальто.

- Хорошо, что она не заглянула ко мне, - сказал я, снова закрывая глаза и жутко боясь, что Натка уберет ладошку с моего лба. - Она бы разволновалась и раскудахталась. Она, знаешь ли, парит надо мной, когда я болею. Когда мне было пять лет, у меня температура подскочила однажды до сорока пяти и пяти десятых градуса.

- Завиральные идеи, - сказала Натка. - Так не бывает.

- Вру. Мне было шесть лет, а температура была сорок шесть и шесть десятых градуса.

- По-моему, у тебя уже все прошло, - сказала Натка и сняла ладошку и теплый влажный компресс у меня со лба. Но я уже не осмелился просить ее не убирать руки.

- Дай-ка я встану, - сказал я. - Все нормально.

- Цыц! - сказала Натка. - Молчать. Лежать. Не шевелиться. Поправляться. Понял?

- Да мне вполне сносно, - сказал я.

- Задачка на догадливость, - сказала Натка. - Ну, слушай. Чем занимается Н. Холодкова в течение дня, минус время занятий в школе, учитывая, что учится она спустя рукава.

- Ноль информации, - сказал я. - Не знаю.

- Спокойно! Ты подумай, предположи.

- Фабрика дамских причесок, - сказал я.

- Глупышка! - она засмеялась. - Очень, очень редко.

- Сидишь одна у колодца.

- О-о-о! Низкий балл за поведение. Сто щелчков по носу. - И уже серьезно: - И пожалуйста, я тебе тогда сказала - и все! Не надо трепать эту тему.

- Ой, ну что ты! - Растерялся я ужасно. - Ты прости, что я ляпнул, я думал, что…

- Все, все, забыли. Мчимся дальше. Что еще?

- Ну, читаешь, - сказал я, сбитый с толку тем, что сам только что ляпнул: подслушанный телефонный разговор крепко сидел во мне, да и этот идиотский приступ гриппа неизвестно какого названия - тоже, и что-то еще, я пока не знал - что именно.

- Читают почти все, не подходит, - сказала Натка.

- Плаваешь на «Факеле», в фиолетовом купальнике.

- О, какая память! Снимается, не в счет. Я не занимаюсь хозяйством, не шью, не вяжу, не участвую в радио- и телевикторинах и конкурсах, не хожу в кружки самообразования, не посещаю студию живописи, клуб любителей иностранных языков, зооуголок, курсы изучения проблемы языковой связи в космосе, общество «Друзья дельфинов», секцию космоспелеологов и тэ дэ и тэ пэ. Мысль ясна?

- Вполне.

- Так чем я занимаюсь?

- Не знаю.

- Вот и я не знаю. Слышал, наверное, историю о том, как славненькая малышка с бантиками, Наташенька Холодкова из четвертого «д», получила специальную премию Высшей Лиги за расчет малого биоускорителя. Слышал?

- Было дело.

- Обхохочешься. А ведь я с тех пор ни черта толкового не сделала.

- Ну и что? Понаделаешь!

- Болтушка ты! - Она пощекотала мне ухо. Дико приятно. - На тебя опять накатывает? Как ты себя чувствуешь? Я, честно говоря, напугалась, когда вошла.

- Сейчас как будто нормально.

- Умница. «А я расту, расту, расту!» - запела она модный вариант французской песенки «Нас в галактике только двое». - За год я махнула на шесть сантиметров.

- Тебе идет. Рост Дины Скарлатти.

- Ерунда! Ты читал Борисоглебского: «Химия мозга - память, интуиция, гениальность»?

- Не-а.

- Глупочка! Я расту, а что-то там происходит с клетками мозга, что-то меняется.

- Само собой.

- Во-во! И я вполне, вполне, вполне, может быть, может быть, может быть, уже другая, другая, другая, чем в четвертом «д» - уже бездарь среднего уровня.

- Спорно.

- А вдруг?! И кто-то уже хихикает, что меня держат в школе из-за великого папы…

- Перегиб!

- И, допустим, это правда. Занимаю чье-то место. Я расту, расту, расту, а сама об этом не знаю, не знаю, не знаю. Ужас как неловко. Ты когда-нибудь думал об этом? Была мысль?

Она весело крутнула носом, снова пощекотала мое ухо, поджала губы и изобразила, какая она на самом деле важная.

- Нет, - сказал я. Лицо у нее было такое дико симпатичное - не передать. Только сейчас я как следует понял, что та фирменная крыса типа «Восторг» была на нее совершенно, ну, абсолютно не похожа. - Нет, - добавил я. - Еще и четверти не прошло, как я начал учиться в вашей сногсшибательной школе. И с гениальностью, кажется, у меня пока все в порядке.

Наверное, это получилось у меня вроде бы как-то грустно, что ли, потому что она не рассмеялась, а просто кивнула.

- То есть я понятия не имею, что я делаю! - сказала она. - А ведь надо же что-то делать, а? «Мсье Рыжкин, слушаете ли вы по утрам «Нас в галактике только двое»? Ваш вкус в кино?..» Нет, обязательно надо что-то делать! И я имею в виду вовсе не науку. А что-то такое… чтобы, ну… в груди щемило…

Вдруг она привстала, наклонилась надо мной, положила обе ладошки на плечи и спросила, глядя мне прямо в глаза:

- Скажи, это ведь ваша «амфибия» стоит возле дома, ваша?

- Да, - сказал я, даже прошептал.

- Значит, все верно. Все правильно. Я однажды шла домой поздно вечером и вдруг увидела издалека, что над моим домом зависла темная «амфибия», внезапно она взмыла вверх, вертикально вверх, строго над моим домом и исчезла в черном небе. Не знаю почему, но я почувствовала тогда, что это ты за мной прилетал, только не была до конца уверена. Это ты был?

- Да. Да.

- Я тебя очень, очень, очень прошу, как-нибудь возьми меня с собой погоняться на твоей «амфибии», а то на меня иногда такая тоска находит, такая тоска…

Я почувствовал, что еще немного - и я зареву. Я лежал, почти закрыв глаза, руки по швам, и не шевелился. С трудом, но все-таки я спросил то, что цепко засело во мне, с того момента, как я очнулся от своего микропереутомления в кубе.