Сергей Вольф - Завтра утром, за чаем. Повесть

Во второй половине этого дня произошли такие занятные события, что, в известном смысле, их даже можно назвать, научными:

В тот день, когда я (не во сне, а наяву) был (с Наткой) в «Тропиках», я должен был повидаться там с ребятами из старой школы. И я их там видел, и ребят из новой школы тоже, но так и не подошел к ним и не поболтал ни о чем, и, хотя было абсолютно понятно, почему моя жизнь в этот момент пошла по особой специальной кривой (Натка, розарий), моя жизнь, в целом, поменяла свой общий вид в несколько неполном, неверном направлении и была обязана в соответствии с ее законами вернуться на прежний, абсолютно правильный, точный путь: иначе она получилась как бы не моя.

Ну, это, конечно, шутка, но тем не менее, в этот день ко мне домой приезжали Жека Семенов и Валера Пустошкин, а когда они ушли, заявились ребята из новой школы. И те, и другие - в один день. И, главное, первые совершен но не обиделись (хотя с ними-то я вроде бы был обязан встретиться) и ничего к тому же не знали о том, что я болен. Плюс ко всему, с ними, с Валерой и Жекой, дышать было легко, совершенно свободно: после моего портрета в газете, статей, радиопередач и т. д. и т. п. некоторые, узнав, что я - это я, начинали либо приставать ко мне, но с каким-то особым отношением, либо, что еще хуже, стесняться, а мои ребята, наоборот, хоть и засыпали меня вопросами и приставали выше нормы, но относились ко мне так же нормально, по-человечески, как и раньше, - прямо луч света в темном царстве.

- Так ты был тогда в «Тропиках»? - сказал Жека. - Мы думали, что тебя вообще не было.

- Был, - сказал я. - Там целая история.

- Ага, - сказал Валера. - А девчонка ничего с тобой была, оч-чень неплохая.

- Вполне хорошая, - сказал Жека.

Валера сказал:

- Тебе, конечно, неудобно было показать ей, какие у тебя друзья-бандиты: у одного рот до ушей, а второй - рыжий…

- Это кто рыжий? Я рыжий? - заверещал Жека. - Повтори: я - рыжий?!

- А кто, я, что ли?

- Я рыжий?!

- Ну, ладно. Рыжий - я, а ты - рот до ушей.

- Повтори, что я рот до ушей!

- Неважно, кто - кто! Оба бандиты. Напугали Митькину девчонку, и она увела его из парка.

- Да нет, - сказал я. - Просто… я торопился… ну…

- Точно, - сказал Жека. - Он торопился… Верно, Валера?

- Да мне надо было, в общем… в кино!

- В общем, - сказал Валера. - Ему было надо, необходимо, Джек, ты понял? Уловил мысль?

- Ага!

И оба они захохотали.

Я подумал немного, как лучше, и тоже стал смеяться вместе с ними. И мы похохотали так несколько минут в свое удовольствие, как в былые времена, разве что в душе мне перед Наткой все равно было неудобно. Тема-то ее, о ней…

- Ну, как там твой научный подвиг? - спросил Валера. - Ты из-за него заболел? Что с тобой вообще такое?

- Да ну, чертов грипп. А вы-то там как, в футбол гоняете?

- Мало. Теперь все прыгают в высоту.

- Чего вдруг?

- Да у нас тут Жора Фараонов выступал.

- Ка-ак? Это тот одессит, который в Монтевидео мировой установил, два пятьдесят? Гордость Одессы?

- Ну да!

- А чего он у нас-то делает?

- Да он докторскую пишет, по плазме. Прилетел к нашим плазмистам. Кто-то пронюхал, и мы его пригласили.

- Потрясающе! И симпатичный?

- Что ты! Жутко симпатичный! Маленький, кривой, челочка такая - не подходи! Ну а прыжок у него, сам знаешь, какой!

- Да-а, здорово.

- В школе у нас из-за тебя переполох, - сказал Жека. - Хотят ее назвать твоим именем.

- Да бросьте вы!

- Нет, честно, - сказал Валера. - Не школу, конечно, это треп, а клуб нашего класса «Орбита». Клуб имени Рыжкина. «Рыжкинз клаб». Понял? Это наша Зоя Кузьминишна предложила и сообщила директору. Он - за, а мы - несколько человек - против.

- Почему? - неожиданно для самого себя спросил я.

- Ага, ага, видишь!!! Гордый стал! Самолюбивый!

- Да нет, честно, просто хочется знать причину, а отказ правильный.

- Мы решили, что тебе это не понравится, человек-то ты нормальный. Сегодня уже некоторых таскали к директору за отказ.

- Да бросьте вы!

- Честно. Ведь ты как бы гордость школы, а некоторые, получается, как бы не уважают нашу школу, если отказываются. И тебя не уважают.

Я стал прыгать глазами с Жеки на Валеру - врут или нет, они оба стали хохотать, и я тоже, потом нам надоело, но Валера сказал, что все-таки правда: «Рыжкинз клаб».

Они посидели у меня еще с полчасика и вели себя нормально, по-человечески, и я рассказал им немного (они просили) про мою новую школу, про историю на Аяксе «Ц» и про пластмассу Дейча-Лядова, но, конечно, ни слова о новом космолете.

Обедать они отказались (мама их просто умоляла), взяли по яблочку и ушли, договорившись, что я обязательно к ним заскочу, когда поправлюсь.

И тут же, ну буквально через десять минут - дзынь, дзынь, дзынь! - ввалились Веня Плюкат, Гаррик Петров и Утюг, ну, Ким Утюгов. Эти явились с подарками: фрукты, торт, какое-то антигриппозное суфле «Спутник», черт те что еще и два вполне ненормальных письма - от Эльзы Николаевны и директора школы, мол, поправляйся, не болей, родной, и несколько слов о моей гениальности и об их любви ко мне - уши вяли, честное слово. (Утюг читал, а мы ржали.)

- Ты давай кончай грипп, - сказал Утюг. - Закругляйся с Дейчем-Лядовым и опять в школу. Скукотища дикая, Вишнячихи надоели, и преподаватели озверели, ни с того ни с сего - требования жуткие.

- Может быть, я и не вернусь, - сказал я.

- Эт-то как понимать? - спросил Гаррик Петров. - Бред сивой кобылы.

- И не бред, - сказал я. - Сами посудите. Допустим, закончится работа успешно, и Лига решит: а зачем Рыжкину учиться дальше, при чем здесь космомоделирование, если он уже и так вполне крепкий спец по пластмассе. И оставят работать. Зачем школе на меня силы тратить? Логика здесь есть.

- Да-а, - сказал Веня. - Все может быть.

- А мне не хочется, - сказал я. - В школе все же лучше.

- Ну да, лучше, - сказал Гаррик Петров. - С удовольствием сбежал бы - работать интереснее.

- А по-моему, и то, и то чепуха, - сказал Утюг. - Дикая скукота. Вот представьте: Рыжкин задвинул грандиозную научную идею и, минуя учебу и спецшколу, попадает в Высшую Лигу. Действительно, случай редчайший. Но вдумайтесь повнимательней - это, в принципе, возможно, нам это известно. И что бы в жизни с нами ни случилось, самое даже невероятное - это возможно, это бывает, было, нам это известно. А чего не было - мы это можем представить. Вот войдет сейчас человек, хвать нас быстро в ракету - и через пять минут мы в Африке, купаемся в Конго. Трудно представить, фантастично, но возможно. И что здесь нового? Африка? Да мы про нее с детства знаем, ну, что она существует. Все одно и то же. Я вот читал в какой-то старой книжке, что какую пьесу ни напиши, само-то содержание уже известно было, потому что подсчитали, что сюжетов в жизни всего тридцать шесть штук. Кажется, тридцать шесть.