Дорофея Ларичева - Искры и зеркала

Ланс направился к ученым, а Машка прижала палец к губам, предостерегая своего клона: мол, не шуми, иначе прогонят.

– А-а, и вы тут, мухоловки, – рассеянно бросила при виде парочки Ника. – Не мешайтесь под ногами. Маратик, – она тотчас позабыла о девушках, обернулась к столичному начальнику, – сама удивляюсь, как легко его поймали. Худо стало красавчику пару часов назад, его помощники вызвали доктора. А врачей мы в первую очередь выдрессировали. Доктор нам позвонил, они перепрятаться не успели.

– Хорошая работа, – пригладил бородку ее собеседник. – Говорят, Васнецова взяли.

– И еще двоих. Олега предварительно проверили. Утверждал, будто беленький и пушистенький, точно новорожденный зайчонок, до недавнего времени не знал о настоящих планах Альфы с Гаммой.

– Как же, – недоверчиво хмыкнул Марат.

– Моя команда клянется, он не врет. Даже о том, что хотел кинуть нанимателей, едва разобрался, что почем. Но Гамма, видите ли, ему родственником дальним приходится, и Инга за мигрантом как привязанная бегала. Короче, мыльная опера получилась.

– Где они оба?

– Олег пока здесь. С ним работают. Инга – в пригородном пансионате под наблюдением. Эй, что за шум?

Она обернулась, шагнула к стеклу, за которым бил кулачками уродец, хныкал, что-то просил.

– Включите звук, послушаем его басни, – тем временем распорядился Кощей, сидевший рядом с оператором за переговорным пультом. Старик сгорбился, окончательно согнулся под грузом грез о миграции и знанием об угрозе, которую та несет.

– Вам всем конец! Всем! – отчаянно бился о стекло Альфа. – Гамма отомстит! Координатор! Он тоже! И остальные придут! Семена изменения сделали свое дело! А пилигримы изменят ваш мир! Навсегда-а-а!

– Ланс, сильно ты его из багетки приложил, – пожурил друга Роберт. – Умишком двинулся. Верно я говорю, о, грозная царица этой жуткой башни? – поддел он Нику.

– Верно. На чердаке у него непорядок. – Женщина приблизилась к стеклу. – Врача вызвали, когда у него припадок начался. Свита перепугалась, с Гаммой связаться не удалось.

– Пустите меня к нему! – вызвался Ланс. – Я допрошу его по всем вашим правилам. А потом… Вы знаете, ради чего я здесь…

В ответ Вероника молча продемонстрировала ему сжатый кулак.

– Нечего вендетту устраивать, – попытался успокоить друга Ноэль. – С ним побеседуют. Сейчас свежих сенсов везут для допроса.

– Ланс, он и так погибает, – коснулась его плеча Дорофея.

Ей отчаянно хотелось оказаться как угодно далеко отсюда, не ощущать чужой агонии, не разрываться от жалости к гибнущему существу и понимания, что расплата соразмерна совершенным им грехам.

В ответ Ланс неожиданно обнял девушку и шепнул на ухо:

– Я дворянин, и от данного слова не отступаю. Я поклялся императору, что отомщу каждому из убийц. Лично. Не желаю, чтобы кто-то становился у меня на пути.

И как его понимать? И как верить? Закрылся от нее, прожигает глазищами своего врага. Вот-вот сам на стекло бросится, будет скалиться на противника, уподобляясь увечному безумцу. Хорошенькая выйдет картинка.

Дознаватели прибыли минут через двадцать, без лишних слов шагнули в «аквариум» и провели в нем часа четыре. Дорофея не смогла заставить себя отвести глаз от процедуры дознания. Открывшимся даром она ощущала всю полноту эмоций преступника и палачей, ибо понятно было, что столь слабое существо не выживет после подобного допроса. Вот у нее до сих пор колени дрожат и голова горит огнем.

Ко всеобщему разочарованию, сказал безумец до обидного мало. Винил во всем Ланса, Дору, Нику, отчего-то большевиков, императора Россы и инопланетян. Взывал к отсутствующим Бете, Гамме, Дельте, поминал таинственного координатора, вдруг начинал читать стихи и твердить детские считалочки.

– Я скоро сама свихнусь, – ворчала Вероника, требовала кофе, но не уходила.

После экзекуции Альфе дали пятнадцатиминутный передых и запустили новую команду «мозгоправов». Результат был тем же. Ни как отключить «семена изменения», ни где найти Гамму, уродливый человечек не знал. Зато вспомнил собственное имя – Антон, дату первого рождения – тысяча восемьсот девяносто седьмой год, и место – Красноярск.

Он то казался совершенно вменяемым, рассудительным человеком, то начинал бредить, дважды запевал «На сопках Манчьжурии» и «Интернационал», но путался в словах и принимался плакать и жаловаться на жизнь.

Альфа взывал к их жалости, сыпал проклятиями, грозил концом света, грядущими войнами и голодом, но обещал предотвратить их, если ему разрешат мигрировать.

– Я сразу вернусь обратно, я буду с вами работать, я сдержу слово, – стонал он, мечась между неподвижными и бесстрастными, точно статуи на острове Пасхи, сенсами, потрясая ручонками. – А-а-а, отпустите! Мои товарищи устроят вам! Быть вам Эдемом – перевалочной станцией для пилигримов! За меня отомстят! А когда узнает координатор – вам конец! Я мог бы помочь, – он прижимался перекошенным лицом к стеклу, за которым скрывались наблюдатели, – я знаю способ вызова демонов! Я помогу! Дайте мне мигрирова-а-ать!

К утру Альфа плакал, ползал по полу и умолял отправить его в любой мир, хоть к первобытным людям, лишь бы не мучиться в этом ущербном теле.

Он умер еще до полудня нового дня. Умер в страшных мучениях, так и не поверив, что в распоряжении палачей нет действующей установки ретросдвига, а собранная им уже переправлена в столицу.

Едва врачи констатировали остановку сердца Альфы, взъерошенный Марат озвучил то, что и так было всем ясно:

– Гамма бросил его. То ли пожертвовал им, чтобы мы заглотили наживку, а сам сбежал. То ли устранил конкурента.

– Все вместе, – зевнула не отдыхавшая двое суток Ника. – Но мне плевать. Он убийца сотен человек, и, если мы не найдем способ, как отключить чертовы метеориты, погибнут тысячи. Но сейчас мне плевать даже на неведомого координатора, которым он нас пугал, будто детей злым Бабайкой. Я пошла спать. Четыре часа мои. Отвезите меня кто-нибудь вменяемый, иначе усну за рулем (взгляд украдкой в сторону Никитина).

– О, давай я! – опередил всех Броня. – Разговор есть. Ника страдальчески вздохнула и ухватила своего бывшего под локоть.

– Ты такой галантный, Бронечка, словно никогда со мной в загс не ходил, – медово пропела она, прожигая взглядом недогадливого Роберта. Вот дерево! Ему что в лоб сказать: «Ты мне нравишься. Утешь, приободри»? Так нет, у него что ни день – спасение мира по расписанию.

– Эх, карма у меня грязная, – заявила она Броне, выводя его на площадку с вертолетами и «шлепалка-ми». – Не знаешь, где ближайшая химчистка кармы?

– Ты о чем? – не понял Соловьев.

– Проехали, милый. Что ты мне хотел поведать судьбоносное вдали от общественных ушей?