Джон Коннолли - Сэмюэл Джонсон и врата ада

— Ничего страшного. Можете сами расписаться вот здесь.

Он дал миссис Абернати ручку и бланк на дощечке с зажимом. Миссис Абернати озадаченно посмотрела на него.

— Просто распишитесь тут вот, — объяснил почтальон, указав на строчку в нижней части бланка.

— Я не вижу без очков, — нашлась миссис Абернати. — Не могли бы вы на минутку зайти в дом, пока я буду их искать?

— Да это же просто подпись, — удивился почтальон. — Вот тут вот. На этой строчке.

И он снова услужливо указал на нужную строчку.

— Я ничего не подписываю, пока не прочитаю, — отрезала миссис Абернати.

«Каких только людей не бывает», — подумал почтальон.

— Как хотите, мэм. Я подожду здесь, пока вы найдете очки.

— О, пожалуйста, зайдите в дом. Я настаиваю. Здесь так холодно, а мне может потребоваться пара минут, чтобы их отыскать.

Она прошла в дом, не выпуская из рук дощечку с бланком. Эта дощечка была очень важна для почтальона. На ней были закреплены бланки всех посылок и заказных писем, которые ему надлежало сегодня вручить, и не полагалось терять ее из виду. Он неохотно прошел следом за миссис Абернати в дом. Почтальон заметил, что в комнатах, примыкающих к прихожей, опущены жалюзи и задернуты шторы, и пахнет там как-то странно, вроде как тухлыми яйцами и серой от спичек.

— Темновато тут у вас, — сказал почтальон.

— В самом деле? — переспросила миссис Абернати. — А мне нравится.

И тут почтальон заметил, что глаза миссис Абернати вроде как светятся голубым светом.

Дверь за ним затворилась.

Но миссис Абернати стояла впереди него. Кто же мог закрыть дверь?

Почтальон обернулся, но тут вокруг его шеи обвилось щупальце и повалило его на пол. Почтальон попытался что-то сказать, но щупальце давило очень сильно. Почтальон успел заметить огромный рот и огромные зубы, а потом все поглотила тьма.

«До чего же хилые эти люди», — подумала миссис Абернати.

Ее послали сюда выявить сильные и слабые стороны людей, но она прямо сейчас могла сказать, что слабых сторон у них намного больше, чем сильных.

Но с другой стороны, на вкус они весьма неплохи.

Миссис Абернати облизнулась и прошла в гостиную. Там шторы тоже были задернуты. В креслах сидели трое. Они ничего не делали, только пахли как-то странно. Мистер Абернати и Рэнфилды приобрели неприятный фиолетовый оттенок, вроде цвета портящегося мяса, а ногти у них начали отваливаться. Потому-то и непросто отнять жизненную силу другого существа и принять его облик. Это все равно что снять шкурку с банана, плод выбросить, а шкурку сшить обратно и надеяться, что она и дальше будет выглядеть как банан. Ну да, некоторое время будет. А потом почернеет.

— Меня беспокоит тот мальчишка, — сказала миссис Абернати.

Муж посмотрел на нее. Глаза у него были мутными.

— Почему? — спросил он, словно прокаркал. У него начали распадаться голосовые связки. — Это всего лишь ребенок.

— Он начнет болтать.

— Ему никто не поверит.

— Кто-нибудь может и поверить.

— Ну и что? Мы сильнее их всех.

Миссис Абернати фыркнула с отвращением.

— Ты в зеркало давно на себя смотрел? — поинтересовалась она. — Единственное, что у тебя сильного, так это вонь.

Она качнула головой и вышла. Одни проблемы с этими низшими демонами: ни хитроумия у них, ни воображения.

Миссис Абернати принадлежала к самому высокому разряду демонов, всего лишь на ступень ниже самого Отца Зла. Она располагала знаниями о людях, потому что Великий Темный говорил с нею и она вместе с господином наблюдала за людьми издалека, словно через темное окно. Увиденное питало ненависть и зависть Отца Зла. Он ликовал, когда люди поступали дурно, и выл от ярости, когда они поступали хорошо. Он хотел превратить их мир в руины, разворотить землю и уничтожить всех живых существ, ходящих, ползающих, бегающих и летающих. А миссис Абернати должна была проложить ему путь. Великий Темный и та человеческая машина с пучками и частицами сделают остальное.

Но оставалась проблема с мальчишкой. Миссис Абернати знала, что дети опаснее взрослых. Они верят во всякую чепуху вроде хорошего и плохого, добра и зла. Они настойчивы. Они везде лезут.

Прежде всего ей нужно выяснить, что известно Сэмюэлу Джонсону. Если он окажется мерзким мальчишкой из тех, которые суют свой нос, куда не просят, с ним придется разобраться.

Когда мать ушла за покупками, Сэмюэл еще некоторое время просидел за кухонным столом, подпирая подбородок руками и размышляя над имеющимися вариантами. Он знал, что миссис Абернати, или существо, захватившее ее тело, творит какие-то гадости, но перед ним стояла та же проблема, что и перед детьми всего мира: как убедить взрослых, что ты говоришь правду, когда они просто не желают в эту правду верить?

Мать велела ему не играть в компьютерные игры, но это не значило, что вообще нельзя пользоваться компьютером. Сэмюэл в компании Босвелла поднялся к себе в спальню, уселся за стол и принялся прочесывать Интернет. Он решил начать с того, что знал точно, и потому напечатал в поисковой строке: «Врата ада».

Первая ссылка относилась к огромной бронзовой статуе под названием «La Porte de l’Enfer», что означает «Врата ада», отлитой скульптором Огюстом Роденом и находящейся во Франции. Судя по всему, Родена попросили создать эту композицию в 1880 году, и он обещал создать ее к 1885-му. Но на самом деле он все еще трудился над ней к моменту своей смерти в 1917-м. Сэмюэл произвел мысленные подсчеты, и получилось, что Роден задержал сдачу скульптуры на тридцать два года. Стало любопытно, уж не приходится ли этот Роден родственником мистеру Армитажу, местному художнику, который должен был расписать их гостиную и столовую за выходные, а на самом деле провозился с ними шесть месяцев, да так и оставил одну стену и часть потолка без росписи. Отец Сэмюэла и мистер Армитаж сильно поспорили из-за этого, когда встретились на улице. «Это не потолок Сикстинской капеллы! — заявил тогда мистер Армитаж. — Я возьмусь за него, когда у меня появится возможность. А то вы так захотите еще, чтобы я вам рисовал ангелов, лежа на спине!» [18] Художник Микеланджело расписывал потолок Сикстинской капеллы в Риме с 1508 по 1512 год. Для этого ему пришлось построить подмостки, но потолок был такой высокий, что он не мог соорудить подмостки от пола и до верха, и потому ему пришлось сделать специальную деревянную платформу, которая висела на брусьях, просунутых через окно. Как можно догадаться, разрисовывать потолок очень неудобно, но то, что Микеланджело это делал, лежа на спине, — миф. На самом деле он четыре года стоял, запрокинув голову. К концу этого срока ему так все надоело, что он написал про это стихотворение: Я получил за труд лишь зоб, хворобу <���…> Да подбородком вклинился в утробу; Грудь — как у гарпий; череп, мне на злобу, Полез к горбу; и дыбом — борода; А с кисти на лицо течет бурда, Рядя меня в парчу, подобно гробу; Сместились бедра начисто в живот, А зад, в противовес, раздулся в бочку; Ступни с землею сходятся не вдруг; Свисает кожа коробом вперед, А сзади складкой выточена в строчку, И весь я выгнут, как сирийский лук. Перевод А. М. Эфроса ( Прим. авт. )