Эдуард Веркин - Пчелиный волк

Я покивал, потом сказал:

– Все это немножко не так. Дело в том, что я не совсем…

– Я больше не хочу этого слушать. – Лара отвернулась.

Ну, ладно. Я опустил руку в карман, нащупал петлю…

Со стороны поселения послышался смех. Квакающий, может, крякающий.

– Опять! – испугалась Катька. – У Люлюки приступ, надо…

Лара вскочила, оставила свои спицы и нырнула в темноту между хижинами.

– А ты чего не бежишь? – спросил я у Катьки.

– Нельзя. Надо огонь поддерживать. Если не поддерживать огонь, то они еще больше смеяться будут. Когда горит огонь, они меньше смеются.

– Понятно. – Я устроился на полене возле костра.

– Тут почти нет маленьких, – грустно сказала Катька. – Только Никита, но я не хочу с ним дружить, у него по шесть пальцев. Если бы Зубастик…

– Катька. – Я подмигнул девчонке. – А можно, я поглажу твою собачку?

– Можно, – улыбнулась Катька. – Зубастик хороший. Только яйцо разбилось…

– Не, – покачал головой я. – Я, пожалуй, не буду его гладить. А вдруг он меня цапнет?

– Он не может цапнуть. Зубастик давно утонул…

– Знаешь, – перебил ее я. – Моя бабушка, та, что связала пять тысяч носков, она рассказала мне одну историю. Про одну девочку, которая могла оживлять мертвых. Но не людей или там коров, а мелочь всякую. Мышей, другой мелкий рогатый скот. Она оживляла мертвых, и однажды на старой свалке она нашла яйцо. Яйцо было окаменевшее и странное, с квадратными боками. Сначала эта девчонка хотела сделать из яйца держалку для книг, но потом ей пришла необычная идея. Она решила яйцо оживить. И оживила. А из яйца вылупился дракон…

Из темноты показалась Лара.

– Как это она делала? – спросила Катька. – У нее вода живая была?

– Нет, живой воды у нее не было, она знала волшебное слово. Хочешь, я тебе расскажу?

– Хочу! – Катька захлопала в ладоши.

– Только это слово надо на ухо говорить. Подойди поближе.

Катька наклонилась ко мне.

– Не подходи! – сказала Лара. – Не подходи к нему!

Но я уже подмигнул Катьке обаятельнейшей улыбкой французского шансонье, Катька не устояла и приблизилась, и я сказал ей на ухо шепотом заветное:

– Электрификация. Запоминай. Э-лек-три-фи-ка-ция.

– Электрификация, – сказала Катька. – Странное какое слово…

Лара расслабилась и отступила.

– Все волшебные слова странные, на то они и волшебные, – объяснил я. – Запомнила?

– Электрификация..

– Хорошо. А теперь возьми Зубастика за правое ухо и три раза повтори волшебное слово.

– Зачем? – Катька насторожилась.

– Попробуй. А вдруг получится? Вдруг он оживет. Все равно хуже-то не будет…

– Ладно, попробую.

Катька взяла киберпса за ухо и произнесла:

– Электрификация. Электрификация. Электрификация.

Внутри у Сима, которого нынче звали Зубастиком, зажужжало. Он дернулся, задрожал, сервомоторы пискнули, Сим поднялся на лапы.

– Он ожил! – воскликнула Катька. – Ты его оживил! Он оживил Зубастика!

Лара посмотрела на меня, и я увидел, как в ее глазах проскользнул интерес.

– Он оживил Зубастика! – Катька прижала к себе голову Сима. – Он оживил Зубастика!

Катька принялась прыгать. К моему немалому удивлению, Сим тоже принялся прыгать. Прыгал он тяжело, с тупым пружинным звуком, проваливаясь в мягкий грунт. Никогда не думал, что Сим обладает игривым нравом. Видимо, на него тоже подействовал мир Планеты Х.

– Зубастик, иди сюда! – позвала Катька.

Сим подбежал к Катьке, сел. Катька напялила на него крапивную рубашку.

Пока, Сим, подумал я.

Живи.

Уноси в своей кевларовой башке тысячу и одно изобретение технического гения господина Дрюпина. Изобретений, половина из которых принадлежит, кстати, мне. Которые сделали бы меня богатым.

– Спасибо, дяденька, – пискнула Катька. – Спасибо тебе!

– Пока, – сказал я. – Смотри, вовремя его смазывай.

Меня никто никогда еще не называл дяденькой.

– Лара, погляди, Зубастик ожил! – Катька скакала. – Посмотри, какой он!

Я сунул руку в карман и быстро швырнул в огонь петлю.

Без комментариев. Но если очень хочется, можете считать меня сентиментальным.

И еще так.

Солдат ребенка не обидит. Ребенка, бородулю, умственно отсталого баяниста. Впрочем, если бы это был, к примеру, Дрюпин, я бы с удовольствием его немножко попытал. А тут вот стух. Какие глубины обнаружишь в себе, оказавшись заброшенным на задворки мироздания! Оказывается, я романтик! Никогда бы не подумал.

А и думать нечего. Я развернулся и ушел.

– Эй! – позвала Лара.

Я остановился.

Она не остановилась. Прошла мимо и шепнула:

– Не надо тебе его искать.

– Почему? – спросил я.

Но она не ответила.

Умная. Красиво говорит. Мне такие, кажется, нравятся. Черт, а ведь она на самом деле здорово похожа на Сирень.

К чему бы это?

– Хорошую идею может исковеркать дурное воплощение! Как говорил мне сам великий… человек… дай подлому люду в руки кормило государственного корабля, и лодка разобьется о скалы! Какой-нибудь деловой человек организует империю или там Деспотат. Сначала все хорошо идет. Все вроде бы есть. И экономика, и идеология, все. Жизнь идет, благосостояние непрерывно растет, все вроде бы как надо. Даже культура и та на подъеме… Потом приходят временщики! У которых нет ни на йоту совести, нет ни грамма ответственности перед подданными! И все! Государство лихорадит! Надои падают! Красные волки подступают к границам! Свиньи на парашюте тоже падают! И не простые свиньи, а свиньи крашеные! Куда это годится? А теперь кобольды… За что мне все это…

Это был не сон, это был Ляжка. Ляжка утомительно канючил где-то на границе восприятия. Но дремать под это канюченье было хорошо, просыпаться не хотелось совершенно.

– Вставай, сид, – разбудил меня Кипчак. – Вставай.

– Что?

Кипчак был слегка испуган.

– Что случилось? – спросил я. – Неужели что-то хорошее?

– Там кобольды, – сказал бесхитростный Кипчак.

И указал рукой направление.

Я встал, посмотрел. Тундра как тундра. Пусто.

– С чего ты взял?