Мила Нокс - Игра в сумерках. Путешествие в Полночь. Война на восходе [сборник litres]

– А ты кто?

– Я – Теодор. И я не мертв, хотя нежитель.

– То есть ты не умирал?

– Нет. – Теодор покачал головой. – Не помню.

Он вправду не помнил. В его памяти зиял провал сроком в десять лет и исчезающие дни рождения на двадцатое марта. Что это значило, он понятия не имел. Но знал точно, что он – жив. Он – не мертвец.

– А… Раду?

– Ворона? – Теодору было привычней называть парня нежительским именем. Истинного тот ему не называл. – Ворона был мертв, когда я его встретил. Он – нежитель.

– Значит, это правда. Его… убили. Съели…

Санда устало присела, вытянув ноги, и уставилась на сапоги. Тео чувствовал, ей тяжело.

– Он… поссорился с матерью. Они вечно ругались. Хуже его матери я не видела – тощая злобная карга, которая его эксплуатировала. Погнала на работу, едва ему исполнилось тринадцать. Сама сидела дома и пила. Он приносил деньги, она тратила. Раду начал возмущаться. Они поругались, и он, хлопнув дверью, ушел. Я все слышала, мы же соседи. Побежала за ним. Он, конечно, пошел на наше любимое место – на берег речки, где мы сотни раз соревновались в стрельбе, лежали на песке, жарили сосиски. Я его упустила из виду в городе. Догадалась, где его найти. Ринулась следом, но только забралась на пригорок, как услышала крики. Страшные крики, будто кого раздирают пополам. Раду кричал здесь.

Санда ткнула пальцем вверх, имея в виду берег над провалом у корней.

– Кричал так страшно, что я чуть не упала в обморок. Вскинула лук, побежала к нему, но увидела только, как он исчез под землей, словно его кто-то… – Она запнулась от ужаса. – Словно… его проглотило. И послышались звуки с кладбища, будто мертвецы разом зашептали, и по воздуху летел их говор. Ветер шумел в кронах, насылая жуть, я бросилась следом, но ничего не увидела. Пустой берег. Моя стрела торчала в корне, и на ней была кровь. И рядом кулон.

Санда тронула деревянную птичку, висящую у нее на груди.

– Он валялся на песке, тоже в крови. Я забрала и с тех пор храню. Но Раду так и не нашли. Сколько ни искали, проверяя омуты и речное дно, – лодки давали течь, полицейские внезапно заболевали, и вообще творилась какая-то мистическая жуть. Поиски бросили. Я приходила сюда, несмотря на страх. Ждала его. А получается, ждала с того света.

Голос Санды дрогнул, она сжала зубы, и на глазах ее заблестели слезы. Теодор отвернулся. Он не хотел ее смущать.

– Ворона был ничего, – сказал он. – Такой, как описываешь. По-моему, он не изменился. Рыскал везде, совал нос и не боялся получить щелчка. Задирал Шнырялу, но, по правде говоря, зла не желал – она сама такая, что кого угодно из себя выведет.

Теодор-то понимал Шнырялу и привык к ее выходкам, всплескам грубости и хамским ответам. Другие – нет.

– Вы с Раду были друзьями?

– Нет. Он такой же игрок, как я. Просто… братья по несчастью.

Теодор ухмыльнулся и вдруг схватил Санду за плечо и быстро втянул в темную щель между корней. Тени на стенах заметались, и вдали послышались шаги. Кто-то осторожно шел по воде. Теодор выглянул и похолодел. В соседнем проходе шагал не кто иной, как… Александру Вангели!

Мэр оглянулся, всмотрелся в темноту, потянул воздух и пошел дальше, почти не производя шума. Санда сжалась, а Теодор и вовсе захотел провалиться.

«Черт бы его побрал… Что он-то тут делает?!»

И Теодор догадался. Вода. Они под водой, а это – стихия Санды и Вангели. Стало быть, ключ принадлежит одному из них, а не Тео. Во рту стало горько, впрочем…

– Он пришел за ключом, – решительно заявил Теодор. – Это не просто козни деревьев. Этот Ольшаник, он… – Теодор вспомнил и повторил фразу: – «Он – страж зверей или цветов, чтоб ключ хранить, на все готов». Вот оно что! Ольшаник, злобное гигантское дерево – страж растений! Им может быть только могущественное существо, с сильным духом. Вангели пришел за ключом! И он получит его, Санда, – ведь это водяной ключ!

Санда вспыхнула, выпучив глаза.

– Что?! Вангели? С какой стати? А не пошел бы он… Черноглазый страшила! Даже мэр мне не указ! Да пусть проваливает – ключ мой! Я выиграю в Макабре – мне нужно…

Она запнулась, вспомнив, что ей нужно как-то забрать двоих: Раду и отца.

– Пошли!

И Санда, не дожидаясь ответа Теодора, решительно двинулась в темноту. Теодор только закатил глаза. Он хотел найти выход, а не тащиться вслед за Вангели. Но Санда горела другим желанием. «Девчонки! Черт, не думал, что с ними настолько тяжело!»

В проходе оказалось пусто, но Теодор видел следы. Каблуки вдавливались в промокшую глину с такой силой, словно Вангели был готов задавить саму землю. Какое-то время Теодор даже подумал, что потерял мэра – ведь не было слышно ни звука. Потом они с Сандой вышли в странное место: здесь начинались камни, измазанные красной глиной, свет постепенно таял, и следы терялись во мраке. Санда всмотрелась вперед, обернулась на Теодора и мотнула головой в темноту, но он только покривился.

– Слушай, – сказал Теодор, – это все, конечно, увлекательно… Живые корни, землетрясения, волки. Но, по правде говоря, я бы хотел свалить домой и найти наконец свой ключ!

Теодор понимал, что время уходит, подобно воде сквозь щели в речном дне, а он занимается не тем, чем нужно. То болтает с призрачной иеле, помогая выбрать имя, теперь по своей глупости провалился под воду с живячкой…

Но Санда не стала слушать.

– Я должна найти свой ключ! И Вангели…

– Вангели, – повысил тон Теодор, – мой враг. Если ты еще не понимаешь!

Он был зол. Как девчонка могла не понимать? Сама же знала, что мэр создал Пятерку Совета, чтобы ловить таких, как он, и плевать хотел на то, жив Тео или мертв. Едва Вангели увидел лицо Теодора в первом туре Макабра, его так перекосило, будто он проглотил ужа. Черные глаза заметили и шрам, и рытвины на щеках, и синеватую кожу. И мэр уж точно не подумал что-то в духе: «Славный малый! Бог мой, надо отсыпать ему конфет!»

Если бы не предупреждение Кобзаря, что любой, устранивший другого игрока, тут же выбывает, Вангели бы уже истреблял нежителей-соперников. Теодор не сомневался, что этот человек может убить. Он вспомнил один разговор с Дикой.

– Я кое-что видела, – сказала она как-то, когда зашла речь о мэре. – До сих пор забыть не могу. Этот мэр во время первой облавы… Тогда я еще зеленая была, не привыкла и мало что понимала в жизни после. Но та сцена, где он расправился с нежителем, до сих пор из головы не выходит. Помочь я ничем не могла, потому что там был весь Совет, а они все садисты. Что делали с тем нежителем… Как он орал-кричал, просил его прикончить. Они его и прикончили. Но перед тем помучился он так, что на сотню мучеников хватит, бедный. Наверняка даже первая смерть была не такой кошмарной, и не предполагал он, что окончательная станет ужасающей. Будь я на его месте и знай все заранее, сама бы себя порешила, не дожидаясь.