Ирина Югансон - Тайна Мёртвого Озера

– Теперь мы не просто должны, теперь мы обязаны вернуться домой.

Гийом спрятал диск в карман, сунул за пазуху пергамент, затем рукавом стёр руну с доски, и доска медленно встала на место.

– Надо бы поесть перед дорогой.

– Кушать подано! – Метте тряпкой смела оставшуюся пыль со стола. Ильзе сняла с огня котелок и, подложив какую-то дощечку, чтобы не прожечь стол, поставила перед ребятами грибную похлёбку, щедро заправленную крупой. Все завопили "Ура-ура-гип-гип-ура!" и, не заставляя себя упрашивать, дружно заработали ложками.

– Вкуснотища! – Умереть и не встать! Чур, я первый за добавкой!

– Откуда добавка, чудо в перьях? – всё с одного котла хлебаем.

– А добавка в корзинах – ждёт, когда её почистят, водичкой зальют и на огонь поставят.

– А на этот каравай рот не разевай. Это мы принесём домой. – Кровь из носа, а донесём! Понятно? Или ты хочешь в деревне с пустой корзиной показаться?

– Во похлебочка! – Ильзе подняла большой палец. – С присыпочкой! Язык проглотишь! О, а это не мой ли боровичок плавает?

– Как ты, очень мне любопытно, узнала его покрошенным и сваренным? Глянь, а это мой рыжичек!

Уплетая варево за обе щеки, ребята чувствовали себя совершенно счастливыми. Почему-то теперь они были твёрдо уверены, что выберутся, непременно выберутся, и никакие мёртвые леса, никакие озёра им не страшны.

Друзьям даже жалко стало расставаться с приютившим их кровом, жаль уходить, не разведав всех его тайн. Но пора было собираться в дорогу.

И вот, ведомые подрагивающей в глубине стекла стрелкой, они продираются через сухостой и бурелом. Час за часом, упрямо не позволяя себе поддаться усталости и отчаянию.

Короткий привал, глоток воды из баклажки и вперёд. Упорно, вот до того дерева, до того пня, сколько хватит сил – привал, вон до той ёлки, до той кучи валежника – привал…

Солнце снова стало клониться к закату, и уже все смирились с ночёвкой в жутком, неприветливом, явно заколдованном лесу.

И вдруг какая-то неведомая сила сбила ребят с ног, прижала к земле так, что головы не поднять. Всё закружилось перед глазами, сливаясь в чёрные полосы, неслышимым гулом заложило уши. Друзья даже не успели испугаться, как бешеная карусель остановилась.

Вопль восторга вырвался из четырех глоток – над головами тянулся к синему небу зелёный живой ельник, в вышине перекликались и пересвистывались птицы, пряно пахло прогретой солнцем хвоей, какие-то крохотные грибочки высовывались из-под корней, рыжие муравьи шуршали вокруг огромной муравьиной кучи, настырно жужжали комары.

Всё было живым, всё росло, дышало. Комары, естественно, кусались. И пребольно. Но даже это было величайшим счастьем. Потому что даже комары были частью живого мира.

Глава 5. Дома! Записки Гийома ди Корво.

Уже совсем стемнело, когда друзья добрались наконец до родной деревни. Ноги у всех заплетались, словно тряпичные; опостылевшие, и, в то же время, драгоценные корзины волочились по самой земле.

Когда соседка, Рыжая Хельга, вышла за околицу, чтобы загнать в хлев свою строптивую козу, и вдруг увидела ребят, оборванных, грязных, в царапинах и кровоподтёках, с ржавой хвоей в нечёсаных шевелюрах, она подняла такой переполох, что чуть не вся деревня сбежалась.– "Что? Где? Пожар? Волки?"

Вроде и слов таких не прозвучало: "Мёртвый лес", но народ откуда-то всё уже знал.

Ребят обступили таким плотным кольцом, что едва не задавили. Каждому хотелось их пощупать, подёргать за рукав, набраться смелости и дотронуться до сухих хвоинок в волосах.

– И в самом деле, не такие какие-то хвоинки!

– Да ну, сказки! Розыгрыш! Всыпать шалопаям непутёвым! Всыпать так, чтоб неделю сидеть не могли – это ж надо, всю деревню переполошили! Дураком надо быть, в подобные россказни верить!

Только уж больно измученной глядится ребятня – лица аж чёрные от усталости. Да и хвастать не спешат, напротив, слова из них не вытянешь. И где ж это бродить надо, чтобы так оборваться? – Неужели?.. Нет глупости всё это! .. Неужели Мёртвый лес и в самом деле существует?

А в корзинах-то! Батюшки, грибы! Откуда грибы то?!

Хорошо, что появилась старая Хильда и сразу взяла ребят под своё крыло. – Вы что, не видите, дети с ног валится от усталости. Им не болтать с вами, бездельниками, им бы выкупаться, да поесть, да отдохнуть. Завтра, завтра все расспросы. Заходите вечерком, до вечера ребятишки вряд ли в себя прийти успеют.

Всем рады будем – гостиная в доме большая, здесь и праздники справляли, и свадьбы всей деревней гуляли – так что, кому не лень будет заглянуть на огонёк, все поместятся.

Может, кто и был с этим несогласен, но посмел бы он сказать об этом вслух! Не родился ещё на земле человек, способный перечить Хильде, если уж она что сказала, так тому и быть.

И ещё, Хильда твёрдо заявила – Метте переночует у них, потому что до своего дома у неё вряд ли хватит сил добраться. А если Грете не против, пусть и сама остаётся – места всем хватит.

Спорить с ней опять-таки никто не стал. Попробовал бы поспорить!

Когда до скрипа отмытые, причёсанные и переодетые во всё чистое путешественники уселись за стол, и словно голодные волчата набросились на еду, у взрослых на глаза невольно навернулись слёзы. Гийом никогда бы не подумал, что Элис!.. Элис! способна вот так судорожно прижимать его к себе, шмыгать носом и говорить – ему, кого она всю жизнь только муштрует да распекает! – такие нежные слова.

А Грете, только сейчас осознав, что дети лишь чудом смогли выбраться из страшного Мёртвого леса, побледнела словно мел, губы у неё затряслись от рыданий и слёзы хлынули ручьём.

Метте растерялась, не зная как утешить мать, и сама от бессилия и жалости к ней расплакалась:

– Мамочка, ну не плачь! Ну, зачем же ты плачешь, я же с тобой! Всё хорошо. Мы дома. Всё хорошо. И честное слово – там не так уж и страшно.

Но от этих слов Грете заплакала ещё горше, ещё безутешнее: – Доченька моя единственная!

Никого, кроме тебя, у меня нет! Не пущу тебя больше никуда! Никуда от себя не отпущу!

Девочка, родная моя!

Хильда властно прикрикнула на неё: – Ну-ка, прекрати истерику, возьми себя в руки! Что ты причитаешь по живой словно по мёртвой? Что ты ребёнка пугаешь?

Но Грете никак не могла справиться с охватившим её запоздалым страхом.

Тогда Элис обняла бедную женщину за плечи, зашептала что-то певучим голосом, словно малое дитя убаюкивала, и та потихоньку-потихоньку успокоилась.

А ребята под эту колыбельную уснули тут же за столом, пришлось Юстасу брать их на руки и разносить по постелям.

Назавтра приятели проспали чуть не до вечерних сумерек, никто и не подумал их будить.

Напротив, взрослые говорили шёпотом и ходили на цыпочках, чтобы ненароком не потревожить детей.