Лев Кузьмин - Капитан Коко и Зеленое Стеклышко

— Верно! — откликнулась та. — Весь город сейчас заткнул уши, закупорил окна, и нас никто не увидит, не услышит, если не стучать каблуками.

И мы шли, не стуча каблуками.

И никто нас не слышал, никто не видел.

Город как будто оглох и ослеп.

На каждом окошке, даже на чердачных отдушинах висели плотные чёрные шторы.

Крепко привязанные, крепко приколоченные, пришпиленные, прикнопленные, приклеенные, чтобы не проникал ни один живой звук.

Даже и через двери, через замочные скважины.

Каждая скважина была заткнута аккуратно свёрнутой бумажкой.

И это доказывало благонадёжность всех здешних обитателей.

Впрочем, не всех… Рядом с нами шагали два самых лучших жителя этого города, этой страны!

Я шёл и думал: «Вот какие отличные у нас друзья! Они стараются для нас, но и мы их не подведём…» Да только я так подумал, а петух вдруг раскрыл клюв, вытаращил глаза и отчаянно замахал крыльями.

— Что с тобой? — кинулись мы к нему.

— Ой, держите меня! Ой, закройте мне клюв! А не то я запою… А не то я взлечу на крышу! — сипел он. — Ой-ой! На рассвете я должен петь! Ой-ой! От этого мне никуда не деться…

— Только посмей! Только посмей! — зашипел я на петуха. — Ты же всех нас выдашь!

Но разве можно словами унять утреннее петушиное «кукареку», если петух жив-здоров? Конечно, нет! Это ведь всё равно что сказать исправным часам: «Не тикайте!»

И наверняка петух бы загорланил, наверняка переполошил бы весь город, если бы Пекарь не догадался сбросить с себя куртку и наглухо запеленать ею Коко. Плотная куртка не пропускала звуков, и петух под ней отлично прокукарекался. Когда ему стало легче, он сказал Пекарю:

— Да-а! Не завидую я здешним петухам, которые голосят здесь только в варежку.

— Не завидую и я, — ответил Пекарь.

И вот перед нами крутою скалою поднялись стены Жабианского дворца. Его окна были тоже наглухо занавешены изнутри и снаружи. Мы обошли дворец и оказались около садовых ворот. Приоткрытые створки тяжело врезались в песок, между ними вполне можно было бы протиснуться, но почти у самого прохода стоял полицейский.

Он опирался на ружьё со стволом в виде оркестровой трубы, на поясе у него висел пакет с солью для зарядов, а сам он стоял склонив голову, совершенно как сонный.

— Дрыхнет на посту, — шепнул я Пекарю.

— Не дрыхнет, а очень старательно выполняет приказ Жабиана, — ответил тот едва слышно.

Полицейский взаправду ничуть не спал. Он только заткнул уши двумя длинными тряпочками и, чтоб не видеть и петушиного рассвета, закрыл глаза.

Пекарь подмигнул нам, и мы тихо пролезли в ворота.

Главный фонтан в саду мы нашли сразу. Это был круглый бассейн, посередине которого стояла медная позеленевшая фигура самого Жабиана Усатого. Медно-зелёный усач держал огромную медную бутылку с надписью: «Пейте наш лимонад!», а из бутылки со свистом вылетала лишь простая вода.

Фонтан так шумел, что мы могли разговаривать полным голосом, не боясь себя обнаружить.

Зиньзелла облетела вокруг фонтана, села на куст шиповника, указала:

— Вот здесь!

Машинист раздвинул колючие ветки, и мы увидели наш великолепный сундук. Он цел и невредим! Только вещи перемешаны так, будто там порылся поросёнок. Но это беда невеликая, — главное, что мы могли ехать дальше. Оставалось лишь увидеть Серебряный Меридиан.

Я вынул из кармана Зелёное Стёклышко и глянул. Меридиан был на месте. Всё такой же. Пронизав дворец из одного окна в другое, он проходил над садом. Около нас он даже чуть-чуть опускался.

Машинист сказал:

— Поспешим, ребята! Скоро ударит вторая пушка! Мы подхватили сундук и побежали к Меридиану.

— Прощайте! — сказал нам Пекарь и грустно-грустно улыбнулся.

— Счастливого полёта! — сказал Машинист, и у него печально угасла сигаретка.

А я стал высматривать в сундуке какую-нибудь такую вещицу, чтобы сделать памятный подарок, но Машинист и Пекарь сказали:

— Не ищи ничего… На память нам пусть останется письмо капитана Коко, раз уж оно не отправлено. Мы иногда будем его перечитывать и вспоминать вас. Это очень хорошее письмо.

— Хорошее? Правда?! — встрепенулся совсем было погрустневший петух.

— Ну конечно. Оно же написано от чистого сердца! — И два друга, два добряка потихоньку пошли к садовым воротам. Вскоре они исчезли за медной статуей с лимонадной бутылкой, из которой лилась лишь холодная вода.

Вслед за приятелями, помахав нам крылышками, улетела и оса Зиньзелла.

Я раскрыл бабушкин зонт и подставил его утреннему ветру. Сундук тронулся. Неведомые страны с затерянным где-то там Валяй-Форси опять понеслись нам навстречу.

И в это время ударил второй пушечный выстрел. Здешние жители получили разрешение вынуть бумажки из замочных скважин и, конечно, из ушей.

Мы вновь догоняли уходящий горизонт.

Внизу бежали друг за другом волны океана. Впереди полыхали два ярких солнца: одно — настоящее, другое — отражение на волнах.

От солнечного блеска, от свежего ветра кружилась голова. Очень хотелось спать: мы уже вторые сутки не смыкали глаз.

— Коко! — сказал я. — Давай бросим жребий, кому спать, а кому стоять на вахте. Потом поменяемся.

— Совершенно верно! — откликнулся петух. — Но никаких жребиев! Поскольку я капитан, то на первую, самую трудную, вахту назначаю себя. Давай Зелёное Стёклышко и заваливайся. Только что бы такое придумать, чтоб на вахте не скучать?

— Ну, это проще простого. Под нами океан, в океане живут осьминоги… Ты слыхал что-нибудь про осьминогов?

— Осьминог, осьминог, съел у бабушки пирог! — засмеялся петух и ответил: — Что-то такое слыхал от соседского Васьки, да забыл.

— Ну вот! А я не только слыхал… Я даже отгадывать принимался:

Вот сиди и думай, почему у осьминога восемь ног и кому он мог бы пять из них подарить! — сказал я и улёгся спать.

Сквозь дрёму до меня доносилось петушиное бормотание:

— Ну зачем вам, осьминог, восемь ног…

А затем я уснул. И сколько времени проспал — не знаю. Только когда проснулся, сразу услышал горькие всхлипывания.