Александр Етоев - Правило левой ноги

– Врешь! – кричал Эрдель Терьерович на скаку. – Он не знал! Знаем твое «не знал»! Где труба? Отдай мне мою трубу! Если не отдашь мне трубу, я…

Он резко затормозил на месте. В серых каплях Пирлипатовских глаз замерцали две лесные гнилушки.

– А скажи-ка мне, дорогой Андрюша, как бы ты поступил в том случае, если б лучший твой друг Сережа Овечкин оказался в безвыходном положении?

Андрюша Пряников встряхнул головой.

– Как в безвыходном? – переспросил он.

– Так, в безвыходном, и в таком безвыходном, что безвыходнее трудно себе представить!

Андрюша Пряников сдвинул брови.

Если честно, он не очень поверил в это заявление Пирлипатова. Сережа был человек надежный. И вовсе даже не потому, что с легкостью за один присест в темноте без помощи рук с завязанными платком глазами надувал пузырь из жвачки размером с небольшой дирижабль. Хотя и это, конечно, тоже.

Нет, Сережа Овечкин надежен был в смысле дружбы.

И еще он был упорен, как муравей. Не было такого препятствия, появлявшегося в их мальчишеской жизни, которого Сережа не одолел бы. Он даже отжимался от пола не пять, как Андрюша, раз, а все десять, а порой и двенадцать.

Поэтому Андрюша не представлял, в каком таком безвыходном положении, из которого невозможно выбраться, мог оказаться его лучший приятель.

– Он похищен, – сообщил Пирлипатов с ядовитой слезою в голосе. – И те, кто его похитил, отморозки, каких не видел свет! Пока ты здесь спокойно сидишь и глушишь кофе с даровыми пирожными, лучшего твоего друга Сережу пытают раскаленными утюгами. А после, связанного по рукам и ногам, держат голого в камере морозильника. И поджаривают в печке-микроволновке. У этих гадов способов много. И чтобы твоего друга освободить, всего-то нужно – вернуть трубу, которую ты нашел в Фонтанке.

– У меня, правда, нет никакой трубы. Честное слово, она у меня пропала.

– Вот и найди. – Пирлипатов развел руками. – Что тебе дороже: дружба или эта труба? Друг в беде, а он, видите ли, раздумывает.

– Хорошо, – обреченно сказал Андрюша.

Просто так, чтобы не показаться предателем. Тут какая-то неясная мысль шевельнулась в его извилинах.

– А родители? – спросил он. – Они же будут его искать!

– А утюг, – сказал Пирлипатов веско, – который не выключил его дедушка?

– Откуда вы знаете про утюг? – удивленно спросил Андрюша.

– Ну, если даже и выключил, – туманно продолжал Пирлипатов, – все равно квартирка, считай, сгорела. У похитителей с этим делом строго. Им пожар устроить плевое дело, все равно как раздавить паука. И если среди пепла и головешек вдруг найдут обгорелые косточки твоего дружка, его родители всего лишь решат, что сынок успел в город вовремя: приехал, видит – пожар, бросился, как неизвестный герой из известного стишка Маршака, выносить из огня имущество и погиб, исполняя сыновний долг. Короче, чтобы этого не случилось, давай, Андрюша, быстро дуй за трубой.

– Хорошо, я попробую… я найду… Только вы мне пообещайте твердо, что с Сережей ничего не случится.

– Ну, а это уж, братец Кролик, зависит от тебя одного.

Опыта побегов из-за решетки у петушка было более чем достаточно.

Ему даже было не обязательно, как когда-то знаменитому графу из романа Дюма-отца, двадцать лет острием ножа в тайне от недремлющих надзирателей ковыряться в толстостенной преграде, отделявшей узника от свободы. Природа дала в дар петушку такой незаменимый предмет как острый костяной наконечник, именуемый в просторечье клюв.

В зависимости от характера материала, из которого состоит преграда, петушиный клюв мог использоваться как пилящий или режущий инструмент, как ножницы для перекусывания металла, как маленький зубодолбежный станок, а также как универсальное средство, совмещающее все перечисленные возможности.

Поэтому к воскресному полдню, а если точно, к тому самому часу, когда в кабинете у Пирлипатова Андрюша Пряников выслушивал ультиматум, петушок уже отряхивал перья от мелкой металлической крошки.

А еще через минуту-другую он летел над петербургскими крышами и щурился от яркого солнца.

Самое лучшее место по эту сторону Ахерона, конечно, петербургские крыши. Петушок это хорошо знал.

Они нравились ему в любую погоду, в любое время года, всегда. Летом, когда жаркая дымка размывает их ребристые силуэты и каждая труба и антенна отделяется от плоской горизонтали и одиноко устремляется вверх. Несуровыми балтийскими зимами с их капризами и женским непостоянством. Синими прозрачными веснами, когда дырчатый, ноздреватый снег истекает завистливыми слезами, обнажая кровельное железо и налипшие на него осенью листья.

Единственное, чего следовало бояться, если низко пролетаешь над крышами, – это хитрых петербургских котов, своими драными ушами-локаторами прослушивающих петербургское небо.

Но петушок был первоклассный летун, он чувствовал кошачью засаду за несколько кварталов от неприятеля и всякий раз, пролетая мимо, строил им сверху рожи.

Нетрудно угадать направление и цель его стремительного полета. Ну конечно же, та кухонька на Английском, где при помощи чудесной трубы явлен был вчера петуху настоящий его хозяин.

Нужный дом он отыскал сразу.

Это был тот самый каменный инвалид с неулыбчивым желтушным фасадом, из которого – хвала провидению! – он и выкрал Ибрагимову трубочку.

Петушок, притормозив у карниза, по дуге облетел фасад.

В окошке на втором этаже он увидел потерянного хозяина. Тот сидел во вчерашней позе и доскребывал вчерашнюю кашу. Этаж был тот же самый, что и вчера. И окно, за которым на подоконнике лежала Ибрагимушкина труба, соседствовало с окном хозяина.

Но петушку было не до загадочных совпадений. Он влетел в полураскрытую форточку, бухнулся на стол рядом с кашей и, раскинув свои сильные крылья, бросился на шею хозяину.

Тот сначала от испугу остолбенел.

И понятно: когда в ваше окошко залетает ни с того ни с сего такое вот чудо в перьях и с разгону набрасывается на вас, – тут любой, старик не старик, поневоле от испугу остолбенеет.

Прикрывая рукой глаза, чтобы их не выклевал гость из форточки, первым делом петушиный хозяин потянулся к остаткам каши и накрыл их поплотнее ладонью – на предмет возможного посягательства. Затем, робко раздвинув пальцы, сунул в щелку любопытный зрачок.

Пленка страха в глазу хозяина растопилась под золотым блеском. Он увидел знакомый гребень и родную бакенбардинку на щеке.

– Ты ли это? – спросил хозяин. – Или это всего лишь призрак, явившийся сюда для того, чтобы терзать мое разбитое сердце?

– Ибрагимушка! – заорал петух, размазывая крыльями слезы. – Это я, твой крылатый брат!