Пётр Гордашевский - Их было четверо

Некоторые клетки были попарно изогнуты дугой; они соединялись между собой концами дуг, а внутри между ними оставалась продолговатая щель.

– Вот они, устьица, – сказал Ван. – Их здесь видимо-невидимо.

– А поточнее? – спросил Виктор..

– В листе нашего клёна – не знаю, – развёл руками Ван. – А ты, Тима, знаешь?

– Н-нет… У липы, например, в одном листе их больше миллиона.

– Вот что, друзья: не знаю, как вы, а я не прочь немножко закусить. Никогда в жизни не была так голодна, как сейчас!

– Вчера ты то же самое твердила, – напомнил Ван.

– Ну да, конечно. Здесь появляется отличный аппетит! – засмеялась Катя.

В самом деле, следовало подумать об обеде. Путешественники ничего не ели с утра. Виктор было взялся за одну из питательных трубок, но Тима его остановил:

– Подожди. Сейчас устроим чай с булочками.

Виктор недоверчиво взглянул на Тиму?

– Какой ещё чай? Разыгрываешь. Предупреждаю, я голоден, как шакал.

– Потерпи. Все голодны.

Тима открыл футляр, где лежал запасной радиомаяк, фонарь и ещё какие-то инструменты. Он извлёк оттуда нечто сплющенное, как бумажный фонарик, который вешают на ёлку, потянул за ободок – и получилось ведро. Тима вынул и крышку к нему.

– Нужно сходить к ситовидному сосуду, добыть сладкого сока. Кто пойдёт? – спросил Тима.

Ван вызвался с охотой.

– Отлично. А я отправлюсь в другое место.

Мальчики натянули костюмы, шлемы и пошли «на охоту», как объявил Тима.

Катя и Виктор остались одни.

Виктор возился с кинокамерой. Катя ходила из угла в угол. После утомительного плавания хотелось размять немного ноги. «Пол» клетки был мягкий, пружинистый, скользкий. Катя раза два чуть не упала.

– Уж лучше сяду, – сказала она.

Виктор ничего не ответил, Он дулся на Катю, сам не понимая толком почему. Его раздражало то, что Катя весело болтает с Тимой, Ваном и совсем не обращает на него внимания.

Раньше было по-другому. Авторитет Виктора стоял высоко, а теперь…

Действительно, Катя, приглядываясь ко всему, что их окружало, часто задавала вопросы то Тиме, то Вану. Виктора бесполезно было спрашивать. Ведь он сам ничего не знал. Это было справедливо и потому больше всего злило. Говоря правду, он чувствовал себя совершенно беспомощным в этом странном, удивительном мире и брёл словно с завязанными глазами, крепко держась за руки товарищей. В этом было что-то унизительное для его самолюбия.

– Виктор, почему у тебя такое недовольное лицо? – сказала Катя.

– Так… устал… – неохотно, сквозь зубы, бросил Виктор.

– Ты не раскаиваешься, что пошёл с нами?

– Что это тебе взбрело в голову? Сделаю фильм…

– Да, ты ведь мечтал об этом.

Катя сидела на «полу», обхватив руками колени. Виктор молча перезаряжал кинокамеру, укладывая в особое отделение отснятую плёнку. К ней он присоединил записную книжку Вана, заполненную до последнего листочка.

– Может, ты на меня сердишься, Виктор?

– Глупости!

– Мне показалось. Тогда улыбнись.

– Не умею по заказу.

– Нет, сердишься. Только не понимаю – почему?

Виктор ничего не ответил. Замолчала и Катя. Она обиделась.

Так сидели они в разных углах: Виктор – злой, Катя – надутая, когда вернулся оживлённый Тима. У него в руках была груда хлоропластов. Он бросил их на пол и стал стаскивать шлем.

Он почувствовал в молчании, встретившем его, что-то неладное и пристально посмотрел на Катю. Перевёл взгляд на Виктора.

– Что, поцапались?

– Нет, нет, что ты! – Катя поспешно кинулась собирать в кучу раскатившиеся зелёные комки. – Зачем ты их принёс?

– Сейчас увидишь. Будем печь булки!

– Всё фокусы! – недовольно сказал Виктор, разглядывая хлоропласт. – Есть хочется, а ты дразнишь, не велишь почему-то глотнуть концентрат.

– А ты послушался? – засмеялся Тима. – Не ожидал, не ожидал. Думал, назло мне всё проглотишь.

– Глупо… – пробормотал Виктор и снова занялся своей камерой.

Тима уселся возле собранных в кучку зелёных комьев и стал разрезать их, вынимая оттуда какие-то бесцветные лепёшки и палочки.

Катя помогала ему.

– Ты хоть объясни, что это?

– Крахмал.

– А что мы будем с ним делать?

– Есть…

Катя в недоумении вытаращила глаза и открыла было рот, чтобы задать вопрос, но Тима отмахнулся, заявив, что ему сейчас некогда.

Он разложил лепёшки и палочки рядом, достал лучемёт и стал облучать их синими лучами. Крахмал сморщился. Тогда Тима нажал другую кнопку, красную, и опять стал водить дулом лучемёта по рядам крахмала.

Он работал сосредоточенно. Катя и Виктор молча следили за всеми его движениями, ничего не понимая.

В это время вернулся Ван с полным ведром сладкого сока. Он осторожно поставил ведро, подошёл к Тиме и заглянул через его плечо:

– Что ты делаешь, Тима?

– Пеку булочки!

Между тем зёрна крахмала под действием красных лучей стали шевелиться, вспухать, покрылись темной корочкой, как настоящая булка.

– Вот это здорово!

Ван с удовольствием потирал руки, предвкушая блаженный час, когда можно будет утолить зверский голод.

– Можете пробовать, только не обожгитесь! – заявил Тима. – Это меня отец научил. Он сказал, что с помощью лучемёта можно сделать из крахмальных зёрен нечто вроде булки. Мы с ним ели, мне понравилось. Не знаю, как вам.

Катя разломила горячую булочку – от неё так и валил пар – и стала дуть на неё, чтобы поскорее остудить. Потом недоверчиво сунула в рот кусочек. Пожевала. Подумала. Сунула ещё кусок и в конце концов съела всю булку, аппетитно похрустывая корочкой.

– Вкусно! – прищёлкнула она языком.

А Тима в это время хлопотал над соком. Он достал из кармашка пояса какую-то баночку, высыпал часть её содержимого в ведро, и жидкость тотчас же вспенилась. Тогда он облучил её. Пена осела. Сок стал прозрачным. Из ведра повалил пар.

– Чай готов! – торжественно объявил Тима. – Особый сорт, кленовый. Давайте кружки.

Ведро поставили посередине, разложили булочки, и началось пиршество. Скоро подобрали всё до крошки.

– Сыты? – заботливо осведомился Тима.

– Ух, – ответил Ван, – даже отяжелел! Спасибо зелёному листу! Накормил и напоил.

– Он всегда нас кормит, – сказал Тима. – Всех на земле кормит. Без зелёного листа и нас с вами не было бы! Вот какие дела!

Зелёный лист!

«Ни один растительный орган не испытал на себе человеческой несправедливости в такой степени, как лист… – говорил знаменитый русский учёный Климент Аркадьевич Тимирязев, всю жизнь посвятивший исследованию зелёного листа. – В течение веков, до конца прошлого столетия, человек упорно отказывался видеть в нём прямую пользу. Тогда как польза корня, как органа питания, цветка и семени, как органов размножения, была неоспоримо признана за ними с незапамятных времён, лист продолжал пользоваться легкомысленной славой пышного, но бесполезного наряда… А между тем… можно сказать, что в жизни листа выражается самая сущность растительной жизни, что растение – это лист».