Галина Галахова - Невозможный Кукушкин

— Никуда ты не полетишь! — осадил её отец.

— Почему? — удивилась мама. Она раньше, вообще говоря, не надеялась из дома улететь, но вдруг заупрямилась: — Это по общественной линии. Меня выдвинули, и я не имею права отказаться.

— Но у тебя семья. Дети!

— С детьми ты побудешь!

Началась всегдашняя перепалка — кто кого воспитывает, и кто кого не воспитывает, и что от такого воспитания вполне может вырасти… крокодил.

Марьяна, которая вздремнула под их перепалку прямо за столом, услыхав про крокодила, открыла глаза.

— Какой это крокодил?

Она чуть не заплакала, потому что вспомнила, что заснула без сказки, — ей всегда на ночь сказку рассказывали.

Родители поспорили, кто ей будет сказку рассказывать, и в конце концов — так он и знал! — поручили рассказывать ему. Кому это — «ему»? Это — я! Мне! А всё потому, что я у них есть. Но они этого не понимают. Не ценят. А что бы они без меня вообще делали?

Конечно, пойду и уложу Марьяну. Уж лучше она, чем уроки. Ура, есть уважительная причина! Завтра так и скажу: «Весь вечер провозился с сестрёнкой, потому ничего и не выучил». До чего же приятно говорить правду!

Как назло, Марьяна разгулялась, и никакими сказками её было не усыпить, она требовала ещё и ещё. Я совсем выбился из сил. Тогда решил придумать для неё что-нибудь страшное, чтоб хоть смеяться перестала. Начал загробным голосом:

— Однажды, не помню, в каком году это было, на нашу Землю опустились пришельцы с неведомой звезды… как её? Ну, скажем, Дальдиванна. И один человек, который ждал их всю жизнь, по имени… ну скажем, Ярослав, по фамилии, скажем, Кукушкин… встретил их один на один в чистом поле…

— А где я тогда была? — спросила радостно Марьяна и подпрыгнула на кровати.

Пришлось теперь рассказывать и про Марьяну, только после этого она опять улеглась. Причём она не давала разгуляться моей фантазии, вмешивалась в историю и даже потребовала сделать пришельцев похожими на морских свинок и маленьких крокодильчиков, но только чтобы они были резиновые, с выпученными глазами и свистели. Всё так и сделал. Продолжал рассказывать, какими одинокими были пришельцы у нас на Земле, где никто не понимал их космического языка и принимали их только за сплошных морских свинок.

Тут Марьяна не выдержала и заплакала. Она плакала и говорила, пускай они обязательно приходят к нам домой, мы вымоем им лапки и дадим компоту. И тогда грустные пришельцы развеселятся. И сама Марьяша развеселится вместе с ними. И действительно, скоро она так развеселилась, что пришлось вмешаться маме. Мама прогнала меня, но со свинками и Марьяшей воевала больше двух часов.

Когда мама наконец вышла на свет, голова у неё была перетянута платком. Видно, досталось ей. Значит, теперь достанется мне.

Я, не долго думая, схватил со стола газету и стал её читать. Ничего себе, у них, у капиталистов, бензина нету! Теперь они без него попляшут!

Мама рухнула на стул и слабым голосом сказала:

— Вот что, мой хороший! В следующий раз лучше медведю помогай, только не мне. Господи, хоть бы кто посуду в этом доме догадался вымыть. Почему всегда я?

— Послушай, — перебил её отец и сделал на стуле зарядку «руки — вверх, ноги — в сторону», — мы тут со Славкой как мужчины прикинули и решили…

Тут он подмигнул мне. Откровенно говоря, мы с ним как мужчины битый час молчали, каждый занимался, чем хотел.

— Так вот, — продолжал отец, — мы с Ярославом решили, что я полечу в Азию вместе с тобой, — мне тоже хочется Бухару и Самарканд посмотреть!

У мамы на лице изобразился самый настоящий протест, но отца не так-то легко сбить с толку:

— Кстати, по последним научным данным, дела у нашего сына в школе улучшились. Волноваться особенно нечего.

— Так ли это? — засомневалась мама. Как всегда, она была права.

Отец рассердился:

— Ты что, человеку не веришь? Он же человек, пойми!

Наверное, мама поняла это с большим трудом или совсем не поняла, потому что ответа не последовало.

— Я как думаю, — продолжал отец, — Ярослав теперь у нас человек надёжный! — Ну и далось ему это слово! — Марьяна здорова. У неё — детский сад, у него — школа. Что они, три дня без нас не проживут? Но чтобы ты не волновалась, для страховки попрошу помощи у Гуслевичей.

— Ну конечно. Передоверяй сына студентам, раз сам не можешь воспитать как следует!

И пошло, и поехало. Вдруг мама как будто подумала о чём-то, у неё это бывает, и сказала:

— Ну что ж, и полетим! А почему бы нам не полететь?

Вот мама уже и привыкла к мысли, что они с отцом могут на три дня бросить нас на попечение Гуслевичей. До чего же повезло! Три дня свободы…

Скоро мои родители только и говорили о том, как они полетят в Ташкент и что они там увидят. Папа снял с полки том энциклопедии и погрузился в чтение, его уже интересовали только достопримечательности Востока.

Если они и вправду улетят на три дня и оставят нас с Гуслевичами, то я… тоже смогу махнуть куда-нибудь… Уж со Стасом и Ниной я как-нибудь справлюсь. Это вам не родители. Только бы родители улетать не раздумали! А вдруг переругаются к завтрашнему утру? Что бы такое сделать, чтобы у мамы укрепить хорошее, радостное настроение?.. С трудом, но я всё-таки придумал.

— Мама, — сказал я, — давай я посуду вымою. Ты же смотри, как устала!

От неожиданности мама уронила на пол последнюю грязную ложку. Я поднял эту ложку и торжественно завершил мытьё посуды.

Мама уселась напротив меня и не сводила с меня глаз.

— Теперь я и сама вижу, — обратилась она к отцу, — что ты всё-таки прав. Наш сын изменился к лучшему. Раньше он и ложки бы не вымыл.

Мама чуть не заплакала, а мне от её слов стало грустно. Как бы я хотел измениться на самом деле, но этому не бывать никогда. Наверное, я родился под чёрной звездой — и всё у меня происходит совсем не так, как у людей.

Я ушёл в комнату, где давно уже спала Марьяна, лёг на свой диван. Лёг-то я лёг, но заснуть не мог долго.

Голова гудела, всё в ней вращалось. Думал я о том, что на моём пути к свободе стоят три препятствия: Марьяна, школа и Гуслевичи. Для школы — я вполне могу заболеть. Навру в последний раз, честное слово! Зато всю остальную жизнь буду честным.

Марьяне и Гуслевичам я бы предпочёл сказать правду, но они меня не поймут. И этим своим непониманием они толкают меня… наврать им. Меня всегда все толкают. Да если бы не толкали, я бы давно уже был честным. Ладно, честным стану ровно через три дня.

Что бы такое сказать Марьяне и Гуслевичам? Им надо говорить одно и то же, чтобы самому не запутаться. А если придумать, что мы всем классом идём в поход на субботу и воскресенье?

Для Гуслевичей — вполне сойдёт, для Марьяны — тем более.

Теперь важно, чтобы никто из приятелей ко мне домой не притащился. А впрочем, чего мне волноваться! Они же у меня не такие чуткие, чтобы навестить больного в тот же день, когда он заболеет. Когда у меня ангина была, явились через неделю — и то хорошо было!