Вениамин Кисилевский - Седьмой канал

— Хочу, — говорит Глеб.

Странный вопрос! Да он целый день может мороженое есть. Хоть сто порций. И ничего ему не сделается. И зимой тоже.

Глеб посмотрел вслед отправившемуся за мороженым дяде Гарику и вдруг вспомнил, что уже видел его раньше. Конечно, видел! Только не седого. А совсем молодого и худенького. На фотографии из альбома. С одной стороны дядя Гарик стоит, а с другой папа. Тоже молодой и лохматый. А между ними мама. В таком коротком платье, какие сейчас только совсем маленьким девочкам надевают. И все трое так смеются, будто их кто щекочет.

Хорошо, конечно, что дядя Гарик приехал. Не потому, что мороженое покупает, а вообще хорошо. И о продленке, может, забудут. Вот только седьмой канал теперь как включать? Неужели все-таки дядя Гарик к Логу никакого отношения не имеет? Глеб-то с Логом и поговорить толком ни разу не смог. Все мешало что-то… А если в продленку запишут, тогда… Даже настроение от этих мыслей потускнело.

Дядя Гарик вернулся не один, с Димой. Дима уже мороженое уплетает. И в шапочке своей, конечно. Интересно, он хоть в школе снял ее? И что еще интересно — как это он умудрился так рано в парке оказаться? Очень все это подозрительно.

Дядя Гарик протягивает Глебу мороженое и говорит:

— Возникла неглупая идея. Автор ее — твой старший брат, Дмитрий Зайцев. Сходить на набережную и прокатиться на катере. Мне, например, она нравится. А тебе?

Это очень здорово — прокатиться по реке на катере! А если выйти на нос, чтобы ветер в лицо, и не на берега, а вперед смотреть, то совсем нетрудно вообразить, что и не река это вовсе. И не маленький прогулочный катер-тихоход, а громадный океанский лайнер. А если шторм еще придумать — такой, как однажды на море видел!..

Неспокоен океан. Все сильнее ветер, все яростнее и выше волны. Белеют от страха лица пассажиров. Испуганно вцепилась в борт соломенноволосая девочка с прозрачными глазами. Но напрасно все они беспокоятся. Не знает страха и сомнений мужественный капитан, твердой рукой сжимающий штурвал. Спокойно смотрят вдаль из-под козырька капитанской фуражки с крабом его стального цвета глаза. И только затвердевшие скулы да глубокие, упрямые складки в углах крепко стиснутых губ говорят о напряжении. Девочка смотрит на это героическое лицо и сразу успокаивается. Этому сильному и уверенному человеку можно смело доверить жизнь. И еще ей делается очень стыдно. За то глупое слово с неправильным ударением, которое она ему когда-то сказала. Она подходит к капитану, хочет попросить у него прощения. Но тот даже не глядит на нее. Есть у него время разговаривать с девчонками, которые играют в куклы и шьют им разные нелепые платья! И вообще, это уже не океанский лайнер. Это легкая серебристая ракета с красными звездами на боках, стремительно летящая в черном межзвездном пространстве. И вот уже видна прекрасная планета, над которой восходят четыре солнца. Ее голубые жители приветственно машут приземляющейся (нет, не приземляющейся. А как же тогда? Прилабиолещеву… щейся… Ладно, это не так важно.) космической посланнице Земли. Смешно прыгает к нему на ножках-стебельках один такой знакомый лабиолец…

— Ну, о чем задумался, Глеб? — доносится до него голос. И моментально гаснут все четыре солнца.

— Не поеду я на катере, — говорит Глеб. — Домой пойду.

— Что ж так? — удивляется дядя Гарик.

— Я… я уроки пойду делать.

— С ума сойти можно! — Дима даже рот раскрыл. — Что это с тобой сегодня, Глеб? Голова не болит?

— Ничего у меня не болит, — хмуро отвечает Глеб. И тут же придумывает подходящее объяснение: — Я быстренько уроки сделаю, а когда все соберутся, мне и делать ничего не надо будет. А ты будешь над уроками корпеть. Понял?

— Это твое последнее слово? — спрашивает дядя Гарик.

— Это мое последнее слово, — отвечает Глеб. Ему очень нравится, что у него есть его последнее слово.

— Ну что ж, — медленно говорит дядя Гарик, — вообще-то, ты рассуждаешь резонно, не пойму только… Ладно, до скорой встречи, мы не задержимся.

Глеб бежит домой и совсем не жалеет, что отказался от прогулки на катере. Даже с дядей Гариком. Зато он сейчас включит телевизор, найдет седьмой канал, и на экране появится Лог.

В подъезде он столкнулся с Вовкой.

— А я у тебя был, — говорит он. — Звоню, звоню — никто не открывает. Ты почему в школе задержался?

— Так, — неопределенно отвечает Глеб. — К нам в гости папин товарищ приехал, я ему наш город показывал.

— В футбол сыграем? Сейчас пацаны должны собраться.

Вот ведь как получается! Вовка в футбол поиграть приглашает, а ему не хочется. Если бы ему совсем недавно сказали, что он будет стараться отделаться от Вовки — не поверил бы.

— Я сейчас не могу, — отводит глаза в сторону Глеб. — Мне уроки делать надо.

— Уроки? — удивляется, как Дима недавно, Вовка. — Ты ведь только из школы пришел. Отдохни полчасика. Я тоже еще не садился. А у нас, сам понимаешь, не первый класс. Знаешь, сколько задают?

— Нет, я пойду. Нам тоже много задали. Потом выйду, — с трудом выговаривает Глеб и почти бегом устремляется прочь от буквально остолбеневшего Вовки.

Хитрый нижний замок на этот раз не хотел поддаваться, сколько ни колотил Глеб по двери коленкой. А тут еще Чуня по ту сторону двери размяукалась. Что это с ней? Может быть, из-за утренней кутерьмы ее забыли покормить? Глеб еще раз дал двери пинка, и ключ наконец-то повернулся. И только он потянул на себя дверную ручку, как на площадку выскочила Чуня…

Кошка жила у них второй год, совсем маленьким котенком взяли, и ни разу еще не выходила из квартиры. Это участь многих кошек, живущих в больших, многоэтажных домах. Не водить же их гулять на веревочке! А если выпустить во двор, на восьмой этаж они уже вряд ли поднимутся. Глеб это хорошо знал. Перед Чуней у них жила кошка Фроська, пушистая и ласковая. Она кричала перед дверью до тех пор, пока папа ее не выпустил. Больше Фроську не видели. Несколько дней после этого всей семьей, во главе с виноватым папой, ходили по ближним улицам, заглядывали во все дворы и подъезды, расспрашивали — но безрезультатно. Фроська, вероятнее всего напуганная лавиной машин и многоголосым шумом города, забежала со страху так далеко, что вернуться уже не смогла. Чуня тоже порядком отравляла жизнь своим криком, особенно по ночам. Но с этим приходилось мириться. История с Фроськой еще не забылась…

Чуня выбежала на лестничную площадку, помедлила в нерешительности, а затем стремглав кинулась вниз по лестнице.

— Стой, Чуня! Куда ты? — закричал Глеб, сбросил ранец и побежал за ней.

На площадке между седьмым и шестым этажами он уже почти настиг ее. Но Чуня, испуганная непривычной обстановкой и топотом Глебовых ног, помчалась еще быстрее. Внизу, у входных дверей, она заметалась, не решаясь выскочить на залитую светом улицу. Но, оглянувшись на Глеба, кричащего и размахивающего руками, шмыгнула в раскрытые двери подъезда. Глеб помчался за ней. Краем глаза увидел невдалеке Вовку и с ним еще двух пацанов.