Томас Брецина - Заколдовать учителя? Нет проблем!

— Если ты и дальше будешь так себя вести, я превращу тебя в опилки, — пригрозила разозленная Лисси, однако коршуна это, похоже, не беспокоило.

Огромными шагами Лисси поспеши­ла к садовым воротам. Притаившись за кустами, Тинка следила за сестрой. Она видела, как Лисси вытащила торчавший в щели листок и развернула его.

— Тинка! — вдруг панически закрича­ла Лисси и бросилась к дому.

Издалека Тинка могла различить только какие-то цветные пятна. Чуть не налетев на сестру, которая внезапно встала у нее на пути, Лисси молча суну­ла записку ей под нос.

Наклеив разноцветные буквы, выре­занные из журналов, на бумажный лист, кто-то составил анонимное послание:

Нам вСе изВеСтно! ЖиЗНь учитЕЛя — на

вашей Совести! Покиньте этоТ дом

Навсегда! ИНАче мы Сообщим в полициЮ I

Лисси крепко стиснула зубы и сде­лалась белой как мел, особенно вокруг носа. Ей стало страшно. Тинка бросила записку на землю и стала как сумасшед­шая тереть уши, надеясь таким образом успокоить свое разбушевавшееся сердце.

Все вокруг девочек, казалось, замер­ло. Словно одурманенные, они нетвер­дыми шагами возвратились в дом. Их ладони были влажными от волнения.

«Жизнь учителя — на вашей совес­ти!» Эта фраза, как железная пуля, сту­чала в головах обеих девочек все силь­нее и сильнее:

Жизнь учителя -—на вашей совести!

...учителя — на вашей совести!

...на вашей совести!

— Кому-то очень хочется обвинить нас в том, что мы убили господина Ваннэ, — чуть слышно пробормотала Тинка.

Лисси ответила еле заметным легким кивком, как будто из ее головы могло что-то выпасть. Сердце ее не бушевало, как у Тинки, но удары его были на­столько тяжелы и сильны, что, казалось, в любую минуту оно могло замереть и остановиться.

Это... действительно так и выгля­дит, — с трудом произнесла Лисси. — Господин Ваннэ в наш дом пришел, но никто не видел, как он отсюда ушел. Можно подумать, что мы его здесь уко­кошили и зарыли в подвале.

Но ведь мы не убийцы! — едва слышно прошептала Тинка. Мысли ее словно увязли и окаменели. В голове не мелькало никакой, даже самой нелепой идеи, что теперь следует делать.

Лисси растерялась. Она привыкла мчаться вперед, не разбирая дороги, и рас­сматривала любую проблему как барьер, который нужно преодолеть с наскоку. Но сейчас она чувствовала себя так, будто стоит перед стеной высотой с километр.

Девочки словно целую вечность не­подвижно просидели на корточках возле софы, безмолвно уставившись в пустоту. Они почему-то надеялись, что время тоже остановится, но этого не произош­ло. Часы на запястье Лисси дважды ле­гонько пискнули, и это означало, что ча­совая стрелка прошла полный круг. Бы­ло уже два часа пополудни.

Казалось, всего через несколько ми­нут часы пискнули снова, на этот раз звук был только один и тоном ниже.

Половина третьего.

Половина третьего? Полчаса пролете­ли как одно мгновение.

Лисси медленно встала и взяла у Тинки записку. Неловко ступая на за­текших ногах, она вышла в прихожую и показала ее коршуну.

— Кто это принес? — настойчиво спро­сила она.

У коршуна дрогнули резные крылья, что дало ему возможность сделать два небольших прыжка.

Разве я шпион? Разве я справочное бюро?

Если бы я так чертовски не ослабе­ла, я охотно свернула бы тебе шею!

Убийца! — пронзительно выкрик­нул рассерженный коршун.

Из гостиной выскочила Тинка:

— Что? Что ты опять натворила?

— Оставь меня в покое! — взвыла Лисси, и слезы отчаяния потоком хлы­нули из ее глаз.

Она бросилась наверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки, осту­пилась, с грохотом полетела вниз и, по­чувствовав резкую боль в голени, сжала зубы и кое-как добралась до кровати, на которую сразу же и улеглась животом вниз. Сейчас она очень тосковала по своей маме, которая умерла, когда Лис­си было всего семь лет. Она так хотела бы во всем ей довериться и была увере­на, что мама обязательно нашла бы для дочки слова утешения. Охотнее всего она сбежала бы сейчас домой, где у нее в тайном месте хранилась мамина фото­графия.

Лисси медленно и тяжело привыкала к мысли, что Грит Клювель станет но­вой женой ее отца. Нет, она никогда не назовет ее мамой, мамочкой, потому что Грит ведь не ее мать. И Тинка тоже не ее настоящая сестра, но все же она луч­ше, чем ее родной братец Фрэнк.

Дом госпожи Шикетанц стал для Лисси единственной надежной крепо­стью, которую она даже готова была де­лить с Тинкой. Здесь было их собствен­ное царство, сюда имели доступ только они.

И теперь кто-то хочет отобрать у них дом. И виновата в этом она, Лисси. Тинка предупреждала ее, говорила, что нельзя заколдовывать учителя, но Лис­си ее не послушала. Поэтому она сейчас так зла на себя, хотя никогда никому в этом «е признается. Для всех остальных виноватыми должны быть другие, на­пример Тинка, которая могла бы ее удержать, но не удержала. Дурацкая колдовская книга тоже виновата, она должна была бы содержать особое пре­достережение, необходимое при исполь­зовании такого рискованного заклятия.

Поскольку Лисси не знала выхода из создавшегося положения и не имела ни малейшего понятия, каким образом рас­колдовать и вернуть господина Ваннэ, она впала в глубокое, беспросветное от­чаяние.

— Лисси! — раздался снизу голос Тинки. Он прозвучал осторожно и озабоченно. Лисси, сонная, приподняла голову. Она, как видно, сама того не заметив, задремала.

— Лисси, где ты? — вновь окликнула ее Тинка, повысив голос.

Лисси окончательно проснулась и тот­час вспомнила все, что с ними случилось.

— Отстань, оставь меня в покое! — раздраженно крикнула она по направле­нию к лестнице.

Тинка отступила на шаг, словно Лис­си и впрямь могла метнуть по ступень­кам нечто вроде шаровой молнии.

— Зачем ты так, я же тебе ничего плохого не сделала! — с упреком сказала Тинка. В ней вдруг проснулась злость. — Ты могла бы хоть раз, в виде исключения, меня послушать, а не пы­таться, как обычно, прошибить головой стенку.

В ответ раздался такой отчаянный крик, какого Тинка никогда в жизни не слышала. Ведь ей ни разу не доводилось присутствовать при извержении вулка­на. Во всяком случае, ничего более страшного, чем рев, который на нее об­рушила Лисси, невозможно было вооб­разить:

— Всезнайка! Проклятая карьеристка и подлиза! Ты способна лишь умничать и притворяться пай-девочкой!

Тинка стояла у подножия лестницы и болтала ногой. Она скрестила руки на груди и внешне оставалась совершен­но невозмутимой.