Дмитрий Емец - Танец меча

— Смотри так, Барандий Приставаев, если нормально смотреть разучился!

Меф послушно посмотрел сквозь монокль. Мир послушно окрасился в зеленый цвет. Общая расстановка персонажей осталась такой же, правда, кое-что прибавилось. По залу ожидания разгуливала охотящаяся пара — суккуб и комиссионер. И тот, и другой — под мороком невидимости. Суккуб был противный, как слово «выхухоль», и скользкий, как слово «хламидомонада», а комиссионер, напротив, бойкий, круглый, прыгучий. Прямо гоголевский Добчинский. Суккуб тащил с собой похожий на бумажную трубку радар — если засекал у кого-то хорошие мысли или светлую грусть (от них эйдос начинал ярко разливать свет), то мгновенно показывал на него комиссионеру.

Комиссионер торопливо припрыгивал и принимал меры. Заставлял соседей человека много говорить и задавать дурацкие вопросы. Суккуб тоже не сидел без дела — клал ему на виски ладошки и посылал яркий отвлекающий образ — если же видел, что не действует, заставлял смотреть или на что-нибудь красивое, или на что-нибудь мнимо опасное. В первом случае он шептал: «Ой, зырь, какие ноги!», а во втором: «Гля, рожа какая подозрительная! Ща сумку стрельнет!» В большинстве случаев это, к сожалению, действовало. Человек отвлекался. Хорошие мысли исчезали. Сияние эйдоса ослабевало.

Кикимор дернул себя за бакенбарды, от беспокойства вырвав рыжий клок.

— Суккуб и комиссионер вместе! Никогда не видел, чтобы они охотились парой! А эйдосы как делят? — удивился Антигон.

— Они не охотятся. Слов отречения никто не произносит. Эйдосы на месте остаются, — вглядевшись, уточнил Меф.

Антигон перестал ощипывать бакенбарды.

— Эйдосы хотят пригасить. Ага! Шухерятся, чтобы ярких вспышек на вокзале не было… А вот зачем? А, ясно! Яркие вспышки эйдосов могут привлечь светлых стражей! А мраку важно, чтобы их тут не оказалось даже случайно. Почему?

В перепончатых ладонях кикимора возникла булава с щербинами на шаре, полученными во множестве боев. Для окружающих ребенок просто достал пластмассовую сабельку.

— Вылазка из Тартара! — прохрипел Антигон.

— Да не! Какая вылазка? — отмахнулся Меф. — Зачем мраку проводить на вокзале операцию, пока мы здесь?

Он осекся. Кикимор, не отрываясь, смотрел на Мефа выпуклыми русалочьими глазами.

— Подумай сам! Меня нет смысла трогать: у меня и так бой скоро. Ты тоже, не обижайся, мало кому нужен, — вслух продолжил рассуждать Буслаев.

Антигон не двигался. Глаза его круглели все больше. До Мефа наконец дошло. Бывают мысли, которые ну никак не помещаются в одном человеке и становятся всеобщими.

— Гадская хозяйка!.. Ирка, Багров! — выдохнули оба разом и понеслись через зал ожидания.

Для суккуба и комиссионера их появление стало неожиданностью. У суккуба оказалась отменная реакция. Подпрыгнув, он сгинул. Комиссионеру же Меф, не замедляясь, на бегу сбрил голову.

Завизжала одна девушка, другая. Визг катился по залу, опережая Мефа. Только цыганские дети не голосили и любознательно поблескивали глазками. Думая, что дело в нем, Буслаев посмотрел на свою руку. Меч уже исчез. Да и вообще — материализовал он его всего на мгновение.

«Странно, — удивился Буслаев, — они же не могли ничего видеть! Комиссионер был под мороком. Чего тогда орать?»

И тотчас понял, что причиной паники стали не они. Дверь, ведущая на платформу, распахнулась. Навстречу им бежали люди. Кто-то упал, по нему промчались. Двое туристов толкались, сцепившись рюкзаками, которые не хотели бросить. Женщина кричала, чтобы не задавили ребенка. Ее ребенку было лет пятнадцать, и ростом он был под два метра. Другая, белая как холст, молча прижимала к груди грудную девочку. Антигона моментально сбили с ног.

Снаружи загрохотали выстрелы, похожие на раздраженные хлопки дверью — четыре, потом еще три и один. Меф услышал, как запрыгала гильза.

Чудом пробившись сквозь толпу, Буслаев выскочил на опустевшую платформу. Зал ожидания оказался не единственным местом, куда хлынула толпа. Кто-то спрыгнул на пути, кто-то удирал вдоль вокзала. Два молодых милиционера укрылись за телефонной будкой. Один вцепился в пистолет. Другой присел на корточки и в крайнем возбуждении кричал в рацию:

— Драка, что ли, сам не пойму… Тля! Парня зарезали и девку, кажись, тоже! Какие приметы, тля! Три черных… пули их не берут!.. Да какие негры?.. Откуда я знаю кто?

Платформу заливал потусторонний зеленоватый свет с четкой, металлом отливающей полосой у земли. Меф узнал его: такой бывает от артефактов мрака или мгновенных, с риском самоуничтожения, телепортаций из Тартара.

Меф утащил Антигона и ушел сам, а Ирка с Багровым все стояли и не знали, о чем им говорить. Ирка что-то мычала, он чего-то блеял. Ферма имени правды жизни.

Багров сделал шаг. Всего их разделяло четыре шага. Ирка остановила его, выставив вперед ладонь.

— Я не скучала, — ляпнула она.

— И я. Мне было без тебя просто замечательно. — Багров вспомнил разбитые вагоны, где дуло из всех щелей.

— Ах так! Тебе было замечательно? — вспылила Ирка. — А мне еще лучше! Я тебя ненавижу!

Багров сделал еще шаг. На Иркину ладонь он не обращал внимания.

— А я тебя, — заверил он.

— Не повторяй за мной!

— Я не повторяю!

— Нет, повторяешь! Ты не понял: ты мне совершенно безразличен!.. Ты эгоист! Нельзя одновременно любить человека и использовать его. От какой-то из радостей придется отказаться. Так что сам подумай, что для тебя важнее.

Ирка не понимала уже, что мелет и, главное, зачем. Бэтла называла это «кукусостояние» и приписывала его всякой девушке в минуты предсчастья. С «любить и использовать» — это была старая заготовка, и теперь она выскочила некстати. С Иркой такое случалось: она выдумывала звонкую, как пощечина, фразу, а потом ляпала, как правило, мимо цели. Багров сделал еще шаг.

— Эй, ты что, не слушаешь?.. Оглох? Мерзкий, гадкий, самый любимый Багров! — бессильно произнесла Ирка.

«Я не хочу быть валькирией. Я хочу быть с ним», — отчетливо подумала она.

На лице Матвея стала расцветать улыбка. Медленная, неуверенная. Звуки вокзала куда-то исчезли, все стало неважным. Всего один шаг…

И тут Ирка увидела, как за спиной у Матвея из совершенно неважного ей сейчас небытия вырастает фигура. Матвей стал оборачиваться. Шею ему чем-то захлестнуло. Он упал. И только потом Ирка увидела короткий, непрерывно шевелящийся клинок, из тех живых клинков мрака, что, вонзаясь в тело, извиваются как змеи.