Василь Когут - Копия Афродиты (повести)

Пробравшись через проем в заборе, Алеша и Лида вышли в парк. Правда, парка, как такового, уже не существовало. Говорят, Серафима, когда была помоложе и работала в конторе уборщицей, заодно и за садом присматривала — клумбами, кустарниками. С уходом ее на пенсию все захирело, пришло в запустение. В последние годы тут стали пасти скот.

А не подозрительно ли, что Серафима бесплатно ухаживала за цветами? Ради чего бы это? Ребята все же определили следы бывшей клумбы. У Алеши в воображении возникли линии вдоль и поперек, пересекавшие избитый до пыли участок. Все это будто соответствовало знакам на серьгах и кулоне.

— Лидка, — охрипшим голосом прошептал Алеша. — Похоже!

— Сверимся.

— Я и так помню.

Особенно неестественным казался бугорок посреди площадки. Ведущая через бывшие клумбы тропинка тоже огибала его.

— Сбегай за лопатой!

Раскапывал бугор Алеша с вдохновением. Землю аккуратно складывал рядом. Лида внимательно наблюдала, часто оглядывалась по сторонам: не идет ли кто полюбопытствовать, чего это они здесь роются. Но никого поблизости не было. Алеша уже углубился в землю по колени, и вдруг лопата со скрежетом соскользнула с чего-то твердого.

— Что-то есть! — вырвалось у него.

Он отложил лопату и стал осторожно разгребать песок руками. Вскоре обнаружил бугорок правильной продолговатой формы. Сердце у Алеши стучало, словно хотело вырваться из груди. Он заторопился. Вот бугорок показался полностью, впереди него какая-то неровная округлая полочка. Сантиметр за сантиметром очищая находку, Алеша, наконец, понял, что это голова какой-то скульптуры. Глаза-впадины, набитые землей, низкий прямой лоб, ровные волосы, усы-полочка и округлый подбородок.

— Неужели это спрятала Серафима? — недоуменно промолвила Лида. — Зачем ей нужна была эта голова?

Алеша уже не осторожничал. Торопливо выбрасывал песок, пока не обнажились лицо, шея, грудь скульптуры. Вылез из ямы, отступил на несколько шагов, всмотрелся в лицо. И показалось оно ему каким-то знакомым, где-то виденным. В телевизоре или в газетах? Голова была гордая, уверенная, с прищуренным взглядом, устремившимся в небо. Казалось, она вот-вот заговорит.

— Может, это тот самый граф? — спросила Лида.

— Граф. Да не тот, — резко ответил Алеша.

Он взял лопату, быстро засыпал яму, притоптал землю ногами, прикрыл дерном.

— Уходим!

— Что ж ты молчишь? — обиженно сказала Лида. — Это связано с прабабушкой?

— Это связано со всеми, — неопределенно ответил Алеша.

Дома, когда отец вернулся с работы, Алеша подошел к нему и задал вопрос:

— Па-ап, у нас в селе был какой-нибудь памятник?

— Был, — ответил отец и посмотрел на сына. — А что?

— Интересно. А кому?

Отец ответил не сразу. Заложив руки за спину, прошелся по комнате.

— Спрашиваешь кому? Товарищу Сталину. Раньше его памятники были в каждом райцентре, а ретивые руководители старались установить и в центрах колхозов.

— А куда наш памятник подевался? Виктор Степанович пожал плечами:

— Черт его знает! Я еще пацаном был, в шестой или седьмой класс ходил. Тот памятник был установлен в графском парке в центре клумбы. Такой величественный бюст, золотом горевший в солнечных лучах. Из бронзы, что ли? Однажды утром идем в школу, глядь — памятника нет. Как сквозь землю провалился. Выходит, ночью убрали его.

— И ты ни разу не поинтересовался, где он?

— Ни разу. И знаешь, как-то никого это не интересовало. Убрали и убрали. Поделом! А что?

— Ничего, — ответил Алеша. — Просто интересно.

— Ничего интересного, — сказал отец. — Это теперь вы, молодые, много знаете. А тогда…

Что тогда, отец не договорил. Да, видимо, и не надо было говорить. Но оба подумали об одном и том же. Тимофей Игнатьевич Голота, один из корней рода, погиб не без благословения того, о ком только что шла речь. Да и не только он. Алеше на память пришли когда-то сказанные матерью цифры: двадцать шесть арестованных до войны и двенадцать — не вернувшихся с войны. Когда было страшнее? Наверное, до войны. Люди не знали, за что их убивали…

После неудачных поисков в клумбе Алеша решил попытать счастья в строениях. В старых. Вчера вечером он с матерью говорил о них. Да, там, где в одиночестве стоит бабушкина хата, была когда-то улица. От нее остались только старые ясени, липы, росшие некогда у домов.

— Деревня, как и все, обновляется, — сказала мать. — А значит, молодеет, красивеет. Закон природы.

— Деревня умирает, как и люди, — не согласился Алеша. — Бабушкин дом последний из бывшей улицы. Скоро и он погибнет.

— Строятся новые. Но дома — это еще не деревня.

— А кто строил Серафимин дом?

— Ее отец. Дом потом несколько раз перестраивали. Уже я помню.

— Давно?

— После войны, в сорок шестом. Я еще малая была, но помню, как в фундамент закладывали новые венцы, как перекрывали дранкой крышу. Особенно мне запомнилась толока…

— А что это такое?

— Это — когда добровольно собираются люди со всей деревни, чтобы помочь односельчанину в строительстве дома. Это было как праздник. Толокой дом ставили за несколько дней. И, разумеется, бесплатно. Жаль, позабыли люди хороший обычай.

Алеша представил себе шумную радостную толоку и в душе согласился с матерью. Что ж. Последняя старая деревенская хата, построенная всем миром, вскоре исчезнет — дом бабушки Серафимы снесут. Но Алешу сейчас занимало больше другое. Если хата много раз перестраивалась, то ни о каких тайниках в ней не может быть и речи. Таким образом, остается мельница. Может, он ошибается в расчетах? А может, не все знает? Может, в бабушкином сундуке скрыт секрет? Двойное днище, полые стенки…

Алеша взял электрический фонарик и направился к дому Серафимы. По ветхой лестнице пролез в чердачный проем, на четвереньках пополз по перекрытию. Ему казалось, что потолок вот-вот рухнет. Надо же, отец один тащил сундук на чердак! Запыленная и рваная обувь, разбитая прялка, детская люлька, дырявые корзины, потрепанная фуфайка… Чего здесь только нет, на этом ветхом и старом чердаке! Сундук стоит в углу. Рядом с ненужными вещами он тоже превратился в рухлядь, будто потерял блеск и цвет. Алеша осторожно откинул крышку. Те же платки, юбки, тряпки. Он осмотрел сундук со всех сторон. Ничего нового. А под вещами? Пошарил по дну и нащупал какой-то пакет. Что-то твердое, будто металлическое, завернуто в тряпки, туго перехвачено веревочкой. Алеша долго возился с узелком, потом непослушными пальцами размотал тряпку, и наконец у него в руках оказалась небольшая книжица в металлическом переплете. Развернул и не поверил глазам. В книжице лежала потемневшая, похожая на большую монету медаль «За трудовую доблесть». Неужели Серафимина? А он-то ничего не знал.