Крессида Коуэлл - Как разговаривать по-драконьи

— СОП-ЛЯК! СОП-ЛЯК! СОП-ЛЯК!

Бой-бабы подхватили их крик:

— КА-МИ-КАД-ЗА! КА-МИ-КАД-ЗА! КА-МИ-КАД-ЗА!

— Разрази их Тор! — простонал Рыбьеног. — Я этого больше не вынесу! Сопляк, ты-то тут при чем — тебя же вообще там не было?! Нас спас Иккинг! Это Иккинг придумал Дьявольски Хитроумный План! Наследный Принц Лохматых Хулиганов — не ты, а Иккинг!

— Рыбьеног, ТОЛКНИ его, — посоветовала Камикадза с материнского плеча.

Рыбьеног разбежался и изо всех сил пихнул Сопляка в живот.

В обычных условиях Рыбьеногу ни за что не удалось бы сдвинуть Сопляка с места, но тяжелый щит, который Сопляк держал высоко над головой, лишил его равновесия. С громким всплеском Сопляк свалился за борт.

На миг воцарилась тишина, полная ужаса.

И тут Стоик Обширный откинул громадную лохматую голову и разразился громогласным хохотом:

— ХА-ХА-ХА!

Ликующие крики воинов сменились раскатами громкого смеха, ибо ничто не веселит людей больше, чем самая простая шутка — когда кто-нибудь падает в воду или вываливается в грязи. Племена хохотали до упаду, долго, громко и хрипло — так, как умеют хохотать только Викинги. Они хватались за бока, сгибались пополам и хлопали друг друга по волосатым спинам, а заходящее солнце Сатурновой Субботы озаряло их теплыми красными, розовыми и золотыми бликами.

Наконец отец Сопляка, Толстопуз Пивной Живот, вытащил сына из воды. Тот всё еще сжимал в руках щит Черноборода Оголтелого. И даже Сопляку, чтобы не потерять достоинство, пришлось присоединиться к общему веселью,

— Иккинг, — проговорил наконец Стоик, утирая слезы. — У меня тоже есть для тебя подарок…

Стоик повел Иккинга к корме. Там, пришвартованная веревкой, покачивалась на волнах до боли знакомая неказистая лодочка с покосившейся мачтой и легким креном на левый борт.

— «Решительный пингвин!» — воскликнул Иккинг.

— Брехун нырял на дно Гавани и поднял ее для тебя, — просиял Стоик.

— Ерунда, подлатал пару дыр, — скромно прогудел Брехун Крикливый, хлопая Иккинга по спине. — Все-таки мы сделаем из тебя настоящего Пирата.

— Может, ты и твой Бесклубик, а также твои друзья Рыбьехвост и Ками… как ее там… возглавите наше триумфальное возвращение на Олух? — предложил Стоик Обширный. — В конце концов, не каждый день Племена Бой-баб и Лохматых Хулиганов празднуют возвращение Наследных Принцев.

Сгущались сумерки, острова Варварского Архипелага постепенно перекрашивались из зеленых а серые, потом стали совсем черными, и Викинги зажгли факелы, развешанные вдоль бортов мирно покачивающихся ладей.

В океане ожили Электрошокеры, они яркими звездочками плясали над водой, рассыпая веера искрящегося света.

Море было гладким как стекло, взошедшая на востоке луна прочертила на нём мерцающую дорожку, которая вела прямехонько к виднеющемуся на горизонте далекому острову Олух.

Иккинг, Беззубик, Рыбьеног и Камикадза сели в «Решительного пингвина», который, кажется, ничуть не пострадал от того, что провел некоторое время на дне океана. Если бы посторонний человек наблюдал эту ночную процессию, он непременно нашел бы ее очень и очень странной.

Ибо кто такие Викинги, если не Хозяева Морей, Величайшие Пираты и Мореплаватели, которых знала история?

А теперь корабли Хулиганов и Бой-баб выстроились в две длинные, усеянные факелами вереницы, и они плыли, лихо поворачивая то туда, то сюда, крутились на месте, обгоняли друг друга, и в ночи звенел веселый смех, извинения и ругательства.

И все эти корабли шли вслед за одной-единственной лодчонкой под названием «Решительный пингвин», а она, покачиваясь и крутясь, прокладывала одной ей ведомый причудливый путь вдоль лунной дорожки.

Вот я и возвращаюсь к тому месту, откуда начал свое долгое повествование. Все эти события произошли много, много лет назад.

Но, если хорошенько подумать, стоит мне окинуть взглядом письменный стол, за которым я пишу эти строки, и я увижу многие предметы, которые напомнят мне о тех далеких событиях.

Крюк Элвина Вероломного висит у меня на стене, словно золотой вопросительный знак. У двери лежит щит, подаренный мне Толстым Консулом. Этот щит я всю жизнь брал с собой на битвы, чем немало веселил своих друзей, ибо он не круглый, каким надлежит быть Настоящему Викинговскому Щиту, а прямоугольный, на Римский манер.

Впрочем, я и сам всегда был чем-то вроде квадратной затычки к круглой дыре.

Даже ручка, которой я вывожу эти строки, сделана из пера Римского Золотого Орла. Я нашел его в своей камере в Форте Жестокусе.

Я смотрю на эти вещи и погружаюсь в воспоминания. Ярче же всего мне вспоминается тот миг, когда воздушный шар вознесся над гамом и гвалтом Форта Жестокуса в бескрайнее голубое небо. Он был похож на маленький сгусток полного счастья, какое бывает только в мечтах.

Вспоминаю также тихое спокойствие той минуты, чувство освобождения от всех забот и тревог. Мы плыли, чудесным образом подвешенные в ослепительной пустоте синего неба.

Вспоминаю, как я, еще ребенок, выглянул через край корзины и увидел под собой весь мир. Он лежал, как карта в книжке с картинками. Тогда я впервые осознал, что земля, где я жил, боролся и мечтал, являет собой лишь кусочек архипелага немыслимой красоты, мозаики из сотен зеленых островков, разбросанных по сверкающей глади океана.

И вдруг я с потрясающей ясностью понял, что мы, люди, — всего лишь булавочные головки в бескрайней океанской Вселенной. Самодовольные букашки! Нахальные амёбы!

Но размер — это не главное; недаром я всегда говорил это Сопляку, Хоть мы и малы, но неизменно должны бороться за то, что считаем правильным. И не обязательно бороться на кулаках или с мечом в руке (хотя нам, Викингам, это всегда было непонятно). Я имею в виду силу нашего разума, наших мыслей, наших мечтаний…

И пусть наша борьба кажется мелкой, тихой и незаметной, зато все вместе мы, подобно несметному воинству Зигзаггерастика, можем творить чудес и вырваться из тюрьмы, созданной нашими собственными руками. Может быть, общими усилиями мы сумеем сохранить наш прекрасный и яростный мир таким открытым ДЛЯ ВСЕХ, каким я увидел его в тот синий день моего детства.

Когда-то моя рука крепко сжимала меч. Теперь эта рука стала бурой и сморщенной, точно копченая селедка. Подрагивая, она медленно выводит на листе бумаги эти слова. Раньше перо скользило гладко и непринужденно, теперь оно спотыкается и брызжет чернилами. Иногда я не помню даже того, что делал в прошлый вторник, не говоря уже о том, что происходило шестьдесят пять лет назад.