Жан Жубер - Дети Ноя

Я спросил:

— Что случилось?

— А случилось то, что окошко на сеновале полностью завалено снегом, — сказал отец.

— А снег разве еще идет?

— Откуда же нам знать?

Мы застыли на своих местах, все четверо, молча глядя друг на друга, и мне кажется, именно в тот миг, когда Па сообщил нам, что наше последнее окно во внешний мир закупорено наглухо, мы впервые по-настоящему испугались.

Конечно, мы и раньше понимали, что на этот раз попали в серьезную переделку, но все-таки были убеждены, что снегоочиститель, как обычно, высвободит нас из снежного плена. В первые дни снегопада мы все время прислушивались, не раздастся ли рокот его мотора на дороге. Конечно, он вот-вот появится. Сперва замигает оранжевый огонек на кабине шофера, потом машина с тяжким ворчанием одолеет последний склон и двинется в нашу сторону, выплевывая длинную струю снега в придорожные кусты. Она подъедет к дому, развернется у ворот, и месье Мармьон, высунувшись из кабины, весело помашет нам рукой в красной варежке.

Но на сей раз снегоочиститель не пришел. Мы были отрезаны от всего мира и ясно поняли теперь, что в ближайшее время на помощь извне нам рассчитывать не приходится.

Верно ли, что в это утро моих родителей охватил ужас? Думаю, что да: я ясно помню их омраченные лица и беглые взгляды, которыми они обменивались. Но они не хотели пугать нас и потому выдержали характер.

— Ну-с, это но значит, что мы не должны завтракать! — бодро сказал Па и, раскрыв свой складной нож, стал резать хлеб, пока Ма наливала нам кофе.

Должен признаться, что, несмотря на грустную ситуацию, позавтракал я с большим аппетитом. Что касается моей сестрицы, она, как обычно, насвинячила на своем месте, а потом вылила молоко коту. В общем, пока что все наши привычки были при нас.

В конце завтрака я спросил:

— Что будем делать?

— Что делать? — переспросил Па, — Да у нас дел невпроворот! Но прежде всего вот что!

Резко поднявшись, он подошел к стенным часам и тщательно завел их. Потом взял почтовый календарь с камина и вычеркнул карандашом прошедшие дни.

— Суббота, воскресенье, понедельник. Ну вот, сегодня у нас, значит, вторник, второе марта.

И Па поставил календарь на место. Все это он проделал очень спокойно, даже слишком спокойно. Не глядя ни на кого из нас. И повторил:

— Главное, не потерять счет времени!

Я лично нашел это странным. Трудно было понять, что он имеет в виду и почему придает такое большое значение этим мелким действиям.

Ма сидела возле камина, и я видел, как в полумраке за ее спиной мерно ходит туда-сюда медный маятник часов, поблескивая в отсветах пламени. Ноэми стояла с котом в руках и удивленно таращилась на отца.

— Ну вот что, дети, — сказал Па, — вы помните, что нам рассказывал пастух? Зимой, когда ребятишки из деревни не могли спускаться в школу, кто-то из взрослых брался учить их там, на месте. Здесь этим займусь я!

Я не то чтобы недолюбливал школу — вовсе нет! — но, конечно, втайне надеялся, как и любой мальчишка моего возраста, что благодаря снегопаду у меня образуются пусть небольшие, да каникулы. Конечно, из-за заносов я пропустил свидание с Катрин, и вначале это не давало мне покоя. Но я быстро утешился, решив, что ничего еще не потеряно и у меня еще будет много других возможностей проводить ее до дома.

А главное преимущество состояло в том, что не нужно было вскакивать в половине седьмого утра и дожидаться автобуса в темноте и на холоде; теперь можно вволю поваляться в постели или спокойно почитывать «Робинзона Крузо» в уголке у камина. Конечно, мне приходилось терпеть присутствие Ноэми: куда лучше было бы, если бы родители заботились обо мне одном. Но все же я говорил себе, что даже рядом с крикливой, суматошной сестрой несколько дней полной свободы — совсем неплохая штука.

И вот теперь Па решил снова запрячь пас в учебу!

— Начнем с завтрашнего дня. Займемся французским, историей. Несите-ка мне свои учебники, а я подыщу вам что-нибудь в библиотеке. Заниматься будем здесь, все втроем.

Ноэми, ясное дело, пришла в полный восторг и не постеснялась выразить это в присущей ей бурной манере. Мне ничего не оставалось, как тоже согласиться, но я с трудом удержался от кислой гримасы.

Теперь, по прошествии времени, я, кажется, лучше понимаю замысел моего отца. Мы оказались в заточении и рисковали утратить всякое представление о времени. Вот почему он заставил себя действовать осмотрительно и хладнокровно. Он мгновенно мобилизовался. Он завел часы, отметил день в календаре, организовал оставшееся нам жизненное пространство — пространство дома. Назначил каждому из нас свою роль и место. Человек с богатым воображением, он в это утро провидел угрозу смятения, паники, а быть может, и безумия. Но он ничего или почти ничего не сказал об этом, просто вступил в бой со стихией, который, как он знал, будет затяжным и опасным…

Па подошел к столу, спросил, не осталось ли еще кофе, и, размышляя о чем-то, медленно выпил чашку.

— Хорошо! Теперь я попытаюсь прокопать ход в снегу из чердачного окна. Думаю, это будет несложно. Симон, ты мне поможешь. Надо поглядеть, что там делается наверху. И вообще подышать свежим воздухом. Пошли прямо сейчас!

Он подбросил полено в огонь и отправился в кладовку за лопатой.

Навалив сена до самого окна и положив на него несколько досок, мы устроили нечто вроде платформы, стоя на которой можно было работать. Отец потянул па себя ставень, потом быстро вонзил лопату в белую массу, забившую отверстие. Это был сыпучий, рыхлый снег, о таком горцы говорят: «Он не держит», опасный снег, по которому невозможно пытаться пройти даже на лыжах — наверняка утонешь в нем с головой.

Отец набивал им ведра и передавал мне, а я опорожнял их в бак. Вскоре он прорыл ход метровой длины, уплотнил его стенки и принялся пробивать дальше узенькое отверстие вроде каминной трубы. Наконец он смог выпрямиться во весь рост в вырытом углублении и дальше стал долбить снег мастерком.

— По-моему, я вижу свет, — сказал он вдруг, — Да, прямо над нами. Дай-ка мне маленькую лопату!

Я побежал за ней в чулан и попутно объявил новость матери и Ноэми, которые тотчас же поднялись из кухни на чердак. В доме, вот уже два дня погруженном в темноту, простое слово «свет» звучало как чудо.

— Где он? Ну где же? — закричала Ноэми, разочарованная тем, что света не видно.

Я велел ей помочь мне, а не задавать глупые вопросы: больше пользы будет, и вообще, пусть потерпит.

Нам удалось подставить лестницу к самому окну, а там отец подтянул ее кверху и установил в прорытой им снежной пещере. Лестница насчитывала всего десять перекладин, но, видно, этого оказалось достаточно, так как несколько минут спустя Па закричал: «Готово, все в порядке!» — и на чердаке забрезжил дневной свет, а из-под папиных ног посыпался вниз белой струйкой снег.