Пол Стюарт - Древний странник

Первое, чем я занялся, было получение небесных кристаллов, которые тебе так понравились, Марис. Красные, жёлтые, зелёные, фиолетовые. Потом я обратил внимание на другую часть лаборатории и занялся изготовлением мазей настроения. Оказывается, их извлекали из погоды и скапливали в стеклянных сферах. Старые академики использовали их, хотя и осторожно, в своих лекарствах. Немножко «жадности», например, улучшает аппетит, тогда как налёт «гнева» считается общеукрепляющим. — Он застенчиво поднял брови. — Я, например, употреблял «радость». Она поддерживала меня в трудные времена. — Он посмотрел на Марис. — Были и трудные времена, когда я хотел всё бросить и никогда больше не посещать ни Большую Библиотеку, ни Древнюю Лабораторию. И всё же… — Он замолчал.

— Что, отец?

Линиус нахмурился:

— Была одна панель в Кабинете Чёрного Дерева, которая привлекала моё внимание с самого начала. Она изображала Первого Учёного, стоявшего на платформе в Древней Лаборатории. Но что он делает, понять невозможно, так как эта панель, в отличие от остальных, грубо повреждена. Кусок чёрного дерева вырублен именно там, где руки учёного лежат на рычагах. Но почему? Что он делает? И что парит над его фигурой?

Конечно, и я стоял на том же самом месте, манипулируя клапанами во всевозможных сочетаниях. Но как ни пытался, Я не мог сконцентрировать полную мощь лаборатории, открывая весь набор труб и входных клапанов сразу и в нужном порядке. Поэтому та суть, которую они смогли создать, была мне недоступна.

Я не сдавался. Недели уходили на новые исследования. Час за часом я стоял на платформе, экспериментируя, пока глаза не начинали слезиться, а пальцы болеть от манипуляций с клапанами. Совершенно опустошённый, я уже собирался все бросить, как вдруг услышал желанные нотки в шипении воздуха, проходящего по трубам. Едва отваживаясь надеяться, я повернул рычаг, за который держался. Шипение перешло в рокот. По трубам начали носиться искры. И тут…

Большой шар частиц появился в воздухе над моей головой, удерживаемый струёй воздуха из центральной трубы. Он пульсировал и искрился. Я создал шаровую молнию! Как тот Первый Учёный до меня, я смог укротить электрический заряд неба!

— Ключ к созданию жизни, — пробормотал Бунгус.

Линиус повернулся к нему:

— Верно! Создание новой жизни! А с глистерами, которые жили в каменных сотах, у меня было достаточно семян этой новой жизни. Даже в самых безумных мечтах я не смел помыслить о таком. Я с головой погрузился в работу.

Марис гордо посмотрела на отца. Какой он гениальный! Она обернулась к Бунгусу, ожидая, что выражение его лица подтвердит её собственные чувства. Но старый библиотекарь не улыбался. Его губы были сжаты, брови хмурились.

— Ты что, не соображал, что делаешь? — сурово спросил он. — Создание жизни — священный акт. Вмешиваться в это — кощунство, святотатство. Ты должен был это прекратить.

У Линиуса вытянулось лицо.

— Увы, — сказал он. — Теперь я это знаю. Но всю свою жизнь я гонялся за тайнами. Когда такая тайна ждёт, чтобы я её исследовал, как я могу удержаться?

Бунгус фыркнул.

— Кроме того, — продолжал Линиус, — я был уверен, что смогу закрыть клапаны в момент, когда это станет слишком опасным. Я недооценил своё собственное желание преуспеть. По мере хода эксперимента я становился всё более одержимым. Ничто не имело значения. Я должен был создать новую жизнь!

— Эх, Линиус, — беззлобно сказал Бунгус, — ту же ошибку сделали древние академики. И это привело их к падению, как ты хорошо знаешь.

— Знаю, но тогда думал, что я лучше, чем они. Я начинал видеть, где они ошибались. Я был убеждён, что, наученный их ошибками, смогу завершить эксперимент, начатый столетия назад. — Он помолчал. — Видишь ли, я ощущал лабораторию, как бы сросся с ней. Стоя у клавиатуры клапанов, я ощущал себя…

— Хозяином Творения, — презрительно процедил Бунгус.

Линиус повесил голову.

— Да, — просто сказал он. Он содрогнулся, обхватил себя руками и поднял взгляд к потолку. — Великое Небо, если бы я знал, что знаю теперь, я бы закрыл дверь и покинул лабораторию раз и навсегда. Но я не мог. Вплоть до последней ночи, когда я сделал, что должен был сделать давно: запечатал лабораторию.

Он повернулся к Марис и взял её за руки.

— Это потребовало много месяцев, но наконец я увидел ошибочность своего поведения. Сейчас это позади. Навсегда.

— Позади? — сказала Марис. — Но, отец, ты забыл? Квинт внизу и идёт к Древней Лаборатории.

— Ничего, — сказал Линиус. — Он не сможет попасть внутрь. У него ведь нет Большой Печати. Сделай одолжение, принеси её мне.

Протиснувшись сквозь узкую щель в скале, Квинт понял, что он почти на месте. На выступе скалы ещё висел кусок ткани. Квинт надеялся, что накидка Бунгуса, которая была на нём, прочнее. Квинт зашагал дальше, и вот он уже перед дверью в лабораторию.

— Наконец, — прошептал он, — я её нашёл.

Он прислонил кирку к стене, протянул руку и медленно погладил пальцами по рельефным изображениям на двери. Он гладил шерсть изображённых на ней существ, щекотал им уши. Его пальцы добежали до углубления в центре двери, глаза исследовали его. Он вспомнил, что случилось с профессором, когда тот в последний раз был здесь, его раны, взгляд, наполненный ужасом.

— Что за чудовище сидит за этой дверью? — Квинта передёрнуло. — Ещё не поздно повернуть назад. Ты можешь повернуться и уйти, — сказал он себе. — Никто не будет думать о тебе хуже. Никто не будет даже знать.

Но, говоря себе эти слова, Квинт знал, что он к ним не прислушается. Он будет знать, что он повернулся и ушёл. И он никогда не сможет простить себя за такую трусость, как бы долго он ни жил. Кроме того, было слишком поздно поворачивать назад. Было слишком поздно с того момента, как он помог разбитому профессору лечь в постель позапрошлой ночью, ослабляя его воротник и освобождая от тяжёлой цепи, висевшей на шее.

Квинт вытащил из кармана большой золотой медальон. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.

Поднял Большую Печать, ввёл её в углубление и повернул налево… направо…

Раздался щелчок. Дверь открылась.

— Нет? — Бледный и напряжённый Линиус откинулся на подушку. — Но она должна быть там! Посмотри хорошенько, дитя моё.

— Извини, отец, — сказала Марис. — Но ящик пуст.