Вадим Чирков - Семеро с планеты Коламба

Грипа не успел ответить, его опередил Молек:

— Он говорил, что такие цивилизации похожи на обезьяну с гранатой в лапе.

Землянину стало обидно и захотелось возразить. Он отчетливо представил себе обезьяну с гранатой.

— А у вас разве никто не воюет? — Ничего другого ему в голову в эту минуту не пришло.

— Уже тысячу лет, — сказал Грипа. — Иначе мы не смогли бы летать во Вселенной. А наше оружие ты знаешь — оно только усыпляет, — да и на нашей планете оно не используется…

— Не только, не только! — перебил Питя. — Можно я расскажу Славику ту историю?

— Рассказывай, — разрешил командир. — Но спустись сначала пониже, а то тебя плохо слышно.

Питя съехал вниз, закрепился на двух листах и начал:

— Однажды наши предки прилетели на планету, где вот-вот должна была разразиться война. Обе армии сидели в окопах и ждали сигнала, чтобы пойти в атаку. А генералы враждующих армий приготовились отдать команду «вперед!» И тогда наши предки достали свое оружие. Солдаты обеих армий поднялись в атаку…

Наш луч косил всех, и бойцы падали как убитые. Скоро на поле боя было страшно глянуть: оно было усыпано телами солдат…

Спали они полдня, но к обеду стали просыпаться. От прежней их злости, с какой они шли в атаку, не осталось и следа! Они встали такими же мирными людьми, какими были раньше. До войны они были крестьянами, рабочими, лавочниками, музыкантами, колбасниками. И обе страны тогда дружили и торговали друг с дружкой.

Солдаты просыпались и узнавали довоенных соседей.

— А, это ты, Колка!

— Здорово, Пу! С чего это ты так вырядился? Ну и вид у тебя!

Они все дурное начисто забыли — вот еще в чем сила нашего оружия!

Так и кончилась та война, не начавшись.

— Ты забыл сказать про генералов.

Славик узнал голос Щипана.

— Я не забыл, я оставил это на закуску. Так вот, генералы помирились не сразу, долго еще хмурились… Они хотели что-то важное-преважное вспомнить, да никак не могли. В конце концов генералы сели и сыграли в шабашки…

— Что это такое? — спросил Славик.

— Это такая межпланетная игра. В ней оранжевые сражаются с зелеными на доске из шестидесяти четырех клеток. С той и с другой стороны по двенадцать бойцов…

— У нас тоже есть такая игра! — обрадовался Славик. — Она называется шашки!

— Значит, наши шабашисты смогут сразиться с вашими шашистами. Вот будет здорово!

— Этот рассказ, — добавил немногословный Пигорь, — есть у нас в букваре, и его знает каждый малыш. И мальчишки играют у нас не в войну, а в невойну. Солдаты идут сначала в атаку, и вдруг все падают и засыпают. И даже храпят. Проснутся, увидят знакомых, бросают ружья и давай обниматься. Ведь дружить всегда приятнее, чем воевать…

Перед вечером все — Кубик, Славик и Нинка — сидели на крылечке художника и смотрели на закат за речкой. Точно так же, должно быть, сидели на этом крылечке, любуясь вечерней зарей, Нинкины предки, которые построили дом сто лет назад. Даже коза, привязанная к забору, переставала жевать и поднимала голову. Глянув на полыхающее за речкой небо, Манька тревожилась и нюхала воздух. Коза думала, что это пожар, и проверяла, не приближается ли он, не пахнет ли гарью. Но от речки все сильнее пахло травами и сыростью, на луг уже наползало белое покрывало тумана.

Небо над речкой пылало, словно за горизонтом, встречая солнце, устроили фейерверк. Нечего и говорить, что трое людей, сидящих на крылечке, как на стадионе или в театре, глаз не отрывали от этого зрелища.

— Боже мой, какое все-таки это чудо — закат! Все краски, кроме черной! — восхищенно говорил Кубик. — Вот как надо писать!

— Прямо цветомузыка, — поддержал его Славик.

— Ох, сколько я в своей жизни их повидала! — не отстала от других Нинка.

Коза обернулась к людям и вопросительно заблеяла: закат солнца по-прежнему ее тревожил.

— Угадай, Манька, загадку. Какой пожар водой не потушишь? — веселым голосом спросил у козы художник. — Ну-ка? Что молчишь? Неуж и этого не знаешь? Не хватает козьего твоего ума? Отвечай, рогатая!

— Атомный, — неожиданно для себя сказал Славик.

Кубик посмотрел на него, закряхтел, крыльцо под ним заскрипело.

— Ну и младенцы пошли, — заворчал он, — чуть что — окатывают холодной водой! Чуть мы распустим по привычке слюни, как тут же какой-нибудь малолеток приводит нас в чувство. Что за время!

Кубик покосился на аудиторию и, увидев, что его слушают, продолжил ворчание, только уже погромче — как актер на сцене:

— Чуть мы воспылаем, мы, верные традициям наших далеких романтичных предков, как является кто-то из нынешних молокососов и отрезвляет нас!

Славик, услышав Кубиково брюзжание, рассиялся: наконец-то художник похвалил и его, наконец-то и он, Славик, попал в точку.

— Ты прав, Славик, — продолжал Кубик, — старая загадка насчет пожара приобрела в наши дни новый смысл, и ты первый открыл нам это. Поклон тебе! — Кубик наклонил голову и проверил взглядом слушателей: те все так же внимали ему.

— Мы обрастаем страшными волосами, — выступал он, — которые делают нас похожими на первобытных людей, — ради чего? Только для того, признаюсь вам, как на духу, чтобы скрыть за усами и бородой слюнтяя, кисляя, размазню и, главное, оголтелого романтика. И что получается? А ничего! Потому что стоит нам, заросшим, как разбойники, начать сочинять очередную, так любимую нами романтическую сказку, как появляется этакий ясноглазный младенец — вроде тебя или Нинон — и, не испугавшись бороды, одним словом разрушает идиллию. Говорит правду, от которой нас корчит. В этом — в окатывании нас вами холодной водой — примета времени. Что ж — вперед, ясноглазые! Бородатые слюнтяи — прочь! Ваши романтические пейзажи — всего лишь дань прошлому, из которого вы не можете вытащить ноги. Мир стал жестким, как чертеж, а вы все еще ищете оттенки…

— Они натворили что, да? — раздался голос позади Кубика, и Нинка вскочила и спрыгнула с крыльца.

— Мамка пришла! — завопила она и повисла на материной шее. — Мамка!

— Здравствуйте, Аня, — сказал Кубик. — На этот раз они не натворили, а сотворили. Они по-новому разгадали старую загадку. Мы все вас заждались.

Нинкина мама — усталое лицо, коричневые руки — присела на нижнюю ступеньку.

— Наталья из декрета вернулась, вот меня и отпустили на денек. Дочь, говорю, без меня растет, я ведь ее неделями не вижу, только, может, на свадьбу вырвусь… Ну, как вы тут живете?

— Так завтра вы дома? Матушка-голубушка-Аннушка-доярушка! — запел Кубик. — Я знаю все: и стирка, и уборка, и отдохнуть надо, и на дочь-ненаглядышку насмотреться, — но не откажите в просьбе!