Майте Карранса - Избранница

— Докажи. Приведи хотя бы один факт, подтверждающий, что ты была с ним.

Марина показала на свои опухшие губы и покрасневший подбородок:

— Это у меня от его страстных поцелуев.

— Но ведь ты могла целоваться и с компьютерным фанатиком. Это же его толстовка!

Марина рассердилась. Только девушка с дурным вкусом могла допустить, будто она развлекалась с Цицероном.

— Ты спятила?

— Нет, я не спятила. Я видела, как вы вместе вышли из дома.

Марина какое-то время молчала. У карлицы были доносчики.

— Я искала его.

— И он дал тебе толстовку?

— Откуда ты знаешь, что это его толстовка?

— Оттуда, что здесь написано.

Конечно, Марина чуть не умерла от стыда, когда обнаружила инициалы «Ц. Ц.», вышитые мамой Цицерона на переднем кармане. Такую улику ей было не опровергнуть.

— Цицерон дал мне ее потому, что мы заключили сделку.

— Ха! Ты была с Цицероном, а меня хочешь убедить, что провела время с Патриком!

Как Марина позволила этой карлице усомниться в том, что она может встречаться с Патриком?

— Если Цицерон был с тобой, то он не мог быть со мной!

Антавиана не желала признавать своего поражения.

— Ты встретилась с ним потом!

— Ты не веришь, что я была с Патриком?

— Конечно, нет! Совсем не верю.

Марина сказала певучим голосом:

— Мы сели в автобус и поехали в лес.

— Ха! И всю ночь провели в лесу! И я должна этому поверить!

Вдруг Марина вспомнила, что при ней мобильный телефон Патрика. И ей хватило глупости предъявить его коротышке.

— Смотри, это его мобильный телефон.

Конечно, все сомнения отпали. Это было совсем другое дело, на экране красовалась фотография Патрика, а в списке адресов значились ирландские мужские и женские имена.

Антавиана, однако, отличалась чисто научным подходом к обстоятельствам и не доверяла никому, не сделав эмпирических сопоставлений. Несомненно, она могла бы стать превосходным специальным агентом ЦРУ.

Она достала свой мобильный телефон и набрала номер, который Патрик оставил ей предыдущим днем. Несколько секунд спустя аппарат зазвонил.

Антавиана поднесла руку к губам и сделала вид, будто возмущена.

— Ты украла у него телефон?

Марина слишком поздно спохватилась, что зашла слишком далеко и что ей будет нелегко исправить положение. Что и говорить, совсем непросто объяснить, как у нее оказался телефон Патрика. Никто не оставит другому свой мобильный, если только он сам не отошел в иной мир.

— Патрик просил, чтобы я его хранила у себя.

— Зачем?

— Это не твое дело.

Антавиана, упрямо гнувшая свою линию, перешла в наступление:

— Значит, ты забрала его тайком!

Антавиана была права и, как бы там ни было, поймала Марину.

Коротышка и зазнайка, набившая руку в таких делах, разоблачила ее и заставила раскрыться.

Как только автобус остановился у двери школы, Марина спрыгнула на землю, чтобы избавиться от Антавианы.

И в тот день она была не единственным персонажем, спасшимся бегством.

Цицерон догнал Марину и сделал ей неожиданное предложение:

— Я приглашаю тебя позавтракать в кафетерии.

— Ты?

— Да, завтракаем за твой счет.

— А как же урок?

— Пропустим.

Марина с радостью согласилась. Так у нее появится случай убедить Цицерона, прибегнув к женским хитростям, отправиться с нею в лес.

Марина заказала круассан, сдобную булку со сливками, порцию шоколадного пирожного, стакан молока и жадно все съела, забыв, что ей предстояло соблазнить Цицерона. Слизывая шоколад с пальцев, она хотела подмигнуть Цицерону, но тот посмотрел на нее с удивлением.

Она попробовала еще раз, подмигнув правым глазом (или левым?), и спросила:

— Ну как? Тебе хватит духу пойти вечером в лес?

Однако Цицерон ее не слушал, только озабоченно смотрел.

— У тебя что-нибудь болит?

Марина не поняла, куда он клонит.

— Щека? Ты прикусила язык или еще что-нибудь?

Марина поняла, что он имеет в виду ее старания подмигнуть. Неужели получилось так плохо?

И Марина вспомнила о соблазнительном движении бедром. Она развернулась и, покачивая бедрами, направилась к прилавку столь неловко, что потеряла равновесие, упала и пролила на толстовку молоко.

Заботливый Цицерон помог ей встать, взял салфетку и вытер молоко.

— У тебя отказали колени, ты мало ходишь. Должно быть, ты наступила на что-то скользкое.

Марине хотелось плакать, но ей представилась еще одна возможность. Пользуясь тем, что Цицерон находился очень близко и нежно вытирал ей лицо салфеткой, она поднялась на цыпочки, приблизила к нему свое лицо и поцеловала.

«Вот. Поцелуй — это поцелуй, — легкомысленно подумала девушка. — Это настоящий товар, обещание на будущее, кое-что, что можно поменять на жизнь Патрика».

Но Цицерону понравилось. И он ответил ей страстно и искренне.

Компьютерный фанатик с таким рвением прижал Марину к стене, что ей стало нечем дышать. И надо же было такому случиться, что у нее в легких кончился воздух, остановилось пищеварение, а взор неожиданно затуманился. Также у нее исчезло представление о времени и пространстве, Марину просто подкосил налетевший вихрь эмоций, окутавший все мраком. У нее зазвенело в ушах, и девушка погрузилась в небытие.

Очнулась она в кабинете директора, где лежала на ковре, почему-то мокрая. Это Цицерон плеснул ей стакан воды в лицо.

— Извини. Ты упала в обморок, — оправдывался он. Его глаза сверкали, щеки горели, и, надо сказать, он был в восторге от ее реакции.

Затем он шепотом попросил:

— Я им сказал, что у тебя закружилась голова и поэтому я повел тебя завтракать. Я не стал говорить, что мы целовались.

Марина не могла в это поверить. Она упала в обморок от поцелуя?

Она вспомнила, как поцеловала Цицерона, а тот посмотрел на нее как-то по-особенному.

Девушка почувствовала, как у нее пылают щеки, и закрыла лицо руками.

Неужели она заболела?

Финвана печалился, погрузившись в думы о своих несчастьях, однако Лилиан считала, что причиной грусти монарха является его изменившаяся внешность. Король сильно похудел, его овальное лицо осунулось и посуровело. Отдельные черты лица стали острыми, скулы тревожно выдавались, еще заметнее проявились синеватые круги под глазами, что придавало королю настороженный вид. Даже клыки заострились, словно готовясь укусить.

Лилиан трепетала, несмотря на то что Финвана ни разу не повысил на нее голоса. Но именно из-за того, что монарх не давал воли своему гневу и не обрушился на нее с упреками, он больше прежнего вселял в нее страх.