Сильвана Мари - Последний орк

Йорш подумал об эриниях. Когда-то он сказал им, что их ожидают безграничные луга под бескрайним небом, которые покроются цветами при их появлении, и звезды засияют еще ярче. Он сказал, что они научатся летать среди звезд. Перед лицом собственной неизбежной смерти он понял, что говорил правду.

Образ безграничных лугов под бескрайним небом заполнил его душу и принес покой и умиротворение. Йорш заметил, как отчаяние в глазах дочери исчезло. Она тоже видела раскинувшиеся под бескрайним небом луга. На короткое мгновение малышка улыбнулась.

Он не боялся, и Эрброу тоже.

Теперь он мог умереть.

Судья дал приказ стрелять.

Йорш почувствовал острую боль в плече. Он подумал о том, что Энстриил мог испугаться и пуститься вскачь, унося его далеко и оставляя Эрброу в руках палача. Не сводя глаз с дочери, эльф спешился. Он все еще мог стоять на ногах. На короткое мгновение он пожелал умереть сразу, остановить свое сердце, чтобы избежать боли от стрел, — будучи эльфом, он был способен на это. Его силы, растоптанные, уничтоженные болью и страданием, несмотря ни на что, не могли исчезнуть бесследно. Что-то всегда остается: их не хватило бы на то, чтобы бороться, чтобы спасти Роби, Эрброу и Джастрина, но он мог бы остановить свое сердце или отклонить одну-единственную стрелу. Он отказался от бессмертия — но у него осталась возможность ускорить свою смерть, самому выбрать подходящий момент. Но он снова отогнал эту мысль, стараясь не заразить ею Эрброу: его дочь должна была понять, что жизнь, какая угодно жизнь, слишком дорога, чтобы тратить попусту ее последние мгновения, пусть даже они несут с собой боль.

Йорш не желал терять ни секунды, он хотел до последнего смотреть на свою дочь.

Он больше не испытывал страха, но лишь бесконечную грусть. Его дочка вырастет без него. Роби будет жить без него. Два малыша родятся без него. Взгляд его затуманился, словно он смотрел через какую-то вуаль, и с удивлением Йорш понял, что глаза его наполнились слезами. Он растерялся на мгновение, но потом обрадовался тому, что все-таки съел половину моллюска в день своей свадьбы, ведь это дало ему возможность плакать, как это делают люди.

Ее папа ни на мгновение не отводил от нее глаз. Эрброу увидела безграничные луга под бескрайним небом. Страх прошел. Осталась лишь грусть, необъятная, как луга и небеса, которые она видела.

Она никогда больше не положит голову на папино плечо. Никогда больше не услышит его голос, который всегда пел ей колыбельную или рассказывал сказки на ночь, и под эти звуки она легко соскальзывала в мир снов, не опасаясь чудовищ, которые живут в темноте и которых могут видеть только дети. Никогда больше она не почувствует его запах в маминых волосах.

Ей хотелось плакать, но мама сказала, что нельзя. Командир плохих людей вновь отдал приказ, и в этот раз выстрелил воин, который стоял с ним рядом, тот, у которого был разноцветный хвост на шлеме. Стрела попала папе в сердце, она чувствовала это: ужасная, невыносимая боль. Эрброу едва сдерживала желание заплакать. Даже Джастрин, хоть он был старше ее, и тот всхлипывал.

Папа упал и остался лежать неподвижно. Земля, орошенная кровью, превратилась в грязь.

Эрброу обернулась к человеку, который держал ее, и посмотрела ему в глаза, бегавшие из стороны в сторону в узких прорезях кожаного капюшона. Она указала на маму. Черный человек понял ее. Он раздумывал несколько мгновений, потом пожал плечами и кивнул. Палач подошел к Роби, чтобы девочка оказалась рядом с матерью.

— Сейчас папа встанет на ноги, вот увидишь, — прошептала мама. — Они не знают, что у папы есть куча волшебных сил. Сейчас что-нибудь случится…

Эрброу знала, что это неправда, что папа не поднимется. Внутри нее, там, где раньше был папа, осталась черная ледяная пустота.

И тут весь мир стал зеленым.

Солдаты всё еще смеялись. Джастрин продолжал всхлипывать. Мама стояла неподвижно и не отрывала глаз от лежавшего на земле папы.

Мир стал зеленым, но никто этого не заметил. Лишь она, Эрброу.

Это был прекрасный зеленый цвет, с переплетавшимися поверх него золотистыми узорами, через которые просвечивало солнце.

Безграничные луга под бескрайним небом.

Два крыла, зеленых, как луга, необъятных, как небо…

Кто-то с огромными зелеными крыльями прилетел за ее папой: он больше не был один.

Там, где раньше зияла черная ледяная пустота, теперь появилось странное ощущение весеннего ветра, запаха цветов, вкуса морской воды.

Ощущение, которое испытывает тот, кто летит на драконе.

Возле копыт Энстриила, там, где лежал папа, земля покрылась маленькими цветами. Их было столько же, сколько звезд на небе. Множество белых лепестков и желтое солнышко в центре. Наконец Эрброу вспомнила, как они назывались: ромашки.

— Айа нет, — тихо сказала она маме.

Эрброу еще никогда так не сожалела о том, что не может говорить, как сейчас. Насколько быстро и четко работал ее разум, настолько же безнадежно язык ее запутывался в тех нескольких слогах, которые у нее получалось выговаривать.

— Айа нет, — повторила она еще раз, пытаясь утешить маму, но было уже поздно.

Мама ее больше не слышала.

Папа превращал боль в отчаяние, и отчаяние погубило его.

Мама превращала боль в силу и ярость.

Ничто и никогда не могло погубить ее маму.

Ничто не могло противостоять ее ярости.

Лишь после того, как тело папы сожгли и прах развеяли по ветру, все действительно поверили в то, что он больше ничего им не сделает: черный человек, державший Эрброу, дал ей воды и спустил на землю.

Мама заговорила, и, пока никто не обращал внимания на Эрброу, та нагнулась и набрала горсть маленьких цветов с белыми лепестками, некоторые из которых покраснели от темно-алой крови. Девочка спрятала их в самый большой карман своего передника. Сухие лепестки упали на дно, пропитанные кровью прилипли к остальным вещам в кармане — к лодочке и кукле, которые достались Эрброу от мамы.

Потом черный человек снова взял ее на руки.

Роби все верила, все надеялась: он поднимется, он воскреснет.

Он мог лечить чужие раны.

Он вылечит и свои. Сейчас он встанет, еще одно мгновение…

Но ничего не происходило.

Роби продолжала ждать. Это какой-то трюк. Это не что иное, как какой-то трюк. Когда они будут меньше всего этого ожидать, он встанет и поставит их всех на колени.

Ведь это он.

Роби вспомнила, как они познакомились: Йорш вылечил тогда искалеченную руку Галы.

Он мог все.

Он остановил эриний.

Когда они познакомились, он летал на драконе.

Это просто уловка.

Йорш продолжал лежать у копыт Энстриила, кровь растекалась все шире и шире, а из земли прорастали тысячи маленьких ромашек.