Сильвана Мари - Последний орк

— Тех, кто сдается, они убивают еще более зверскими способами. Те, кто пытался сдаться, жестоко за это поплатились.

— Жестоко поплатились? Но за что? Ведь они всего лишь решили сдаться!

— Поплатились за то, что отняли у орков наслаждение битвой. Думаю, они оскорбляются, когда им не дают драться. Они ведь воины, понимаешь? Они чувствуют себя обманутыми, если никто не сражается с ними. Их это раздражает.

— Раздражает? — переспросила Розальба. Она не была уверена, что правильно все поняла. Джастрин старался использовать понятные слова, как это делал Йорш, но результат оставался сомнительным.

— Да, раздражает, — подтвердил Джастрин.

— Но мне кажется, они раздражаются и тогда, когда с ними воюешь или пытаешься от них убежать!

— Это так, — безутешно согласился с ней Джастрин. — Они вообще ужасно раздражительны.

— А ты не знаешь, существует ли какой-нибудь способ избежать гибели от лап орков?

— Да, если мы сами друг друга поубиваем. Была такая крепость, где все перебили друг друга, давно, еще до правления эльфийских королей. Когда пришли орки, то нашли всех мертвыми и ничего никому не смогли сделать.

— Они небось дико рассердились, — заметила Розальба, — они ведь такие раздражительные!

— Да уж, — ответил Джастрин без малейшего намека на сарказм, — но делать было нечего.

Наверняка даже самый великий из королей, самый могучий из воинов не нашел бы другого выхода, кроме как перерезать себе горло, после того как перерезал бы горло всем детям, избежав тем самым намного более длительной и мучительной процедуры умерщвления, которой подвергли бы их орки после взятия города.

Мысль о коллективном самоубийстве казалась ей единственно возможной, и Роби долго утешалась ею, пока солнце окончательно не скрылось за горизонтом и на почти свободном от туч небе не засверкали первые звезды.

Потом она отбросила эту идею, ибо та была не чем иным, как трусостью.

Далигар погибнет, но погибнет, сражаясь, удерживая орков и давая возможность остальному, пока еще свободному, миру собраться с силами и отразить нападение. Они подохнут, все, до последнего ребенка, до последней вшивой собаки, последней больной курицы, но подохнут, сражаясь, сражаясь так долго, насколько это возможно.

Ее обожаемая дочка и ребенок, которого Роби носит под сердцем, умрут вместе с ней, и племя эльфов прекратит свое существование, так же как род Ардуина, Владыки света. Они умрут этой ночью, но умрут не трусами. У них нет выбора, жить или умереть, но они могут выбрать, умереть ли им людьми или жалкими мошками, которых кто-то просто прихлопнул рукой жарким летним вечером. Каждая пущенная стрела, каждый убитый, раненый или задержанный сражением орк — это еще один день для Мира Людей, чтобы собраться и контратаковать. И они не просто дадут остальным дополнительное время, они подарят им мужество и веру. Вокруг костров во время привалов, в сражении и просто безлунными ночами, когда вера теряется и быстрая смерть без мучений становится единственным желанием, люди будут рассказывать о Далигаре, который погиб, сражаясь, сопротивляясь врагу, отстаивая улицу за улицей, дом за домом, воина за воином, и тогда мужество вернется к людям и вновь возродится надежда.

Роби отвела взгляд от орков и направилась вниз по лестнице в Малый тронный зал. Под сердцем шевельнулось дитя, и она на мгновение замерла. Со дня гибели Йорша и до этого момента ребенок ни разу не шевелился. Глаза ее наполнились слезами.

Может, еще не все было потеряно. Может, судьбе было угодно, чтобы этот ребенок все-таки родился.

Джастрин мужественно старался придать смелости, которой не обладал и сам, группе мальчишек и девчонок, сгрудившихся вокруг него: он рассказывал им историю Ардуина и его солдат, которые победили орков, хотя тех было десять на одного, даже нет, двадцать на одного, тридцать, сто пятьдесят… И разгромил их Ардуин в одном-единственном сражении, подобно тому как порыв ветра сдувает сухую шелуху.

Роби перебила Джастрина и спокойным, уверенным голосом приказала детям немедленно подняться и созвать к городскому арсеналу всех, кто только мог стоять на ногах и держать в руках оружие. Королева Далигара, наследница Ардуина, она приказывала раздать все оружие, какое только имелось в городе. Собрать всех. Даже женщин. Даже детей. Худшим, что могло с ними случиться, была участь попасть в лапы к оркам после взятия города. И раз уж они все равно должны были погибнуть, то лучше погибнуть, сражаясь, с оружием в руках. Она приказала также бежать к колодцу и наполнять все имеющиеся бурдюки, кастрюли, кувшины и бочки чистой водой и раздать каждому по фляжке, чтобы хотя бы в первые дни осады жажда не представляла для них серьезной опасности.

— В первые дни, — еще раз спокойно повторила она, подтверждая: Далигар не погибнет завтра на рассвете.

Подростки мгновенно разбежались по всему городу. Пока Роби шла к своим покоям, чтобы попрощаться с Эрброу, и размышляла, что делать дальше, она слышала, как ее приказы передавались из уст в уста, видела, как зажигались факелы, как в городе возрождалось мужество.

Она повторила приказы и четверым воинам, которые, обняв свои копья и положив головы на скрещенные руки, все еще стояли на страже у Малого тронного зала — очевидно, по привычке, учитывая, что охранять там было некого. Воины подняли головы и уставились на нее. Проходя через огромные, обитые железом деревянные двери, Роби краем глаза видела, как они пожимали плечами и медленно направлялись к выходу. По крайней мере, появился кто-то, кто снова давал им приказы. У кого-то был план в голове, кто-то знал, что делать, и брал на себя ответственность что-то решать.

— У нас снова есть командир…

— Но это баба…

— Подумаешь, все же лучше, чем ничего…

— В придачу беременная…

— Лучше, чем ничего…

— Причем беременная от Эльфа. Это она, беженка. Жена Эльфа. А мы взяли ее в командиры…

— Когда на пороге орки, то можно и закрыть один глаз. И потом, если она беременна от Эльфа, в этом даже есть своя польза.

— Польза? Какая это польза? Разве все эльфы не подонки?

— Подонки-то они подонки, это точно, зато могут делать уйму всякой всячины. Может, и она что-то умеет.

— Да какие там подонки! Вы что, не помните ту надпись на стене, которую Судья приказал соскоблить?

— Говорят, это было предсказание. Предсказание самого сира Ардуина, собственной персоной!

— Там говорилось о жене Эльфа. Моя невестка — кузина одного из писцов. Она рассказывала, что наследница Ардуина должна была выйти замуж за последнего эльфа.

— А сам Эльф-то куда подевался?

— Его Судья прикончил — паренек рассказывал.

— Тот, полукалека?

— Ага, тот. Он еще говорил, что этот эльф и был последним: это было у него в самом имени. Знаешь, у них, у эльфов, потому-то и имена такие длинные — они по ним заранее узнают, что им надо делать в жизни.