Сильвана Мари - Последний орк

Аврора в свою очередь протянула руку к свече, зажгла огонь и вновь потушила: прикосновения Эрброу было достаточно, чтобы она тоже овладела этой способностью. Она почувствовала в голове сначала прохладу, потом тепло, почти как от щекотки. Так весело и забавно! Для большого огня наверняка требовалось намного больше усилий, которые могли стать невыносимыми и превратиться в страдание, но зажигать маленький огонек было… можно сказать… приятно. Эрброу рассмеялась. Аврора крепко обняла ее еще раз, потом вновь опустила на землю.

Рядом с волчонком лежала окровавленная ящерица с почти оторванной лапкой. Аврора подобрала ее и сжала в руках, чувствуя, как лапка срастается и сердце ящерицы опять начинает биться. Девушка застонала.

— Это далеко не так забавно, — произнесла она, побледнев от напряжения.

Эрброу согласно кивнула.

Ящерица вновь была жива и здорова. Аврора отпустила ее, потом поднялась и торжественно попрощалась с девочкой глубоким поклоном, на который Эрброу ответила так же преувеличенно вежливо. Затем Аврора направилась к лестнице.

— Эта девочка обладает силами последнего эльфа, в венах ее течет кровь Ардуина, и она носит имя последнего дракона, — растроганно сказала она Ранкстрайлу и Лизентрайлю, указывая на Эрброу.

Лизентрайль сидел на земле, прислонившись спиной к колодцу и наслаждаясь свежим вечерним воздухом и тем фактом, что он был все еще жив — о чем еще до недавнего времени он не побился бы об заклад, и не только потому, что у него, как обычно, нечего было ставить на кон.

— Да уж, — невозмутимо пробурчал он, — ежели в этой смеси есть хоть толика характера ее матери, то поздравьте от моего имени того, кто возьмет ее в жены: у него уж точно должно быть львиное мужество!

Ранкстрайл бросил в ответ что-то невнятное. Он стоял у фонтана и пытался отмыть свою раненую руку. Рана больше не кровоточила, но была вся в грязи, и края ее опухли и покраснели.

— Позвольте мне заняться вашей раной, мой господин, — приблизившись, сказала Аврора.

Ранкстрайл подскочил. Его ужасно смущало, когда Аврора называла его «господин». Кроме того, не являясь ни ее королем, ни ее командиром, он воспринимал это как своего рода насмешку. Он бы с удовольствием избежал этого чрезмерного проявления почтительности.

— Благодарю вас, моя госпожа, — так же церемонно ответил он, — не стоит утруждаться. Вот уже много лет я сам залечиваю свои ранения, хоть, конечно, с вами мне в этом не сравниться, однако же я все еще жив…

Он не закончил. Аврора подошла к нему и взяла его руку.

— Прошу вас, — повторила она, — я владею искусством врачевания. По крайней мере, мне так кажется, — с легкой улыбкой добавила она.

Ранкстрайл снова подскочил как ошпаренный. Он постарался не вырвать руку, чтобы не показаться слишком грубым.

Он не хотел, чтобы она лечила его. Не хотел, чтобы трогала его. Даже не хотел быть ее королем или командиром. Все, чего он хотел, — это держать ее подальше от орков, от всех орков в мире. Все, чего он хотел, — это знать, что она находится далеко от поля боя. Все, чего он хотел, — это чтобы его оставили в покое.

Он раздраженно и смущенно посмотрел на свою огромную темную руку в тонких бледных ладонях Авроры и всей душой захотел отдернуть ее. От Авроры это не ускользнуло.

— Уверяю вас, я почти закончила, — проговорила она.

Рана была промыта, и сейчас Аврора, не имея в своем распоряжении чистых бинтов, перевязывала его руку своим белым льняным платком, который носила на плечах.

— Я уверена, боль уже почти исчезла, — сказала она, вновь улыбнувшись, несмотря на то что показалась вдруг ужасно уставшей. Аврора очень редко улыбалась, но когда кто-то видел ее улыбку, то удивлялся, насколько яркими, почти сияющими становились ее зеленые глаза.

Боль действительно прошла. Но раздражение Ранкстрайла от этого не уменьшилось.

— Не так уж сильно она и болела, — упрямо пробурчал он, почти сжигая взглядом Лизентрайля, чтобы тот не вздумал сказать какую-нибудь глупость.

Лизентрайль не раскрыл рта, и Аврора наконец отошла. Ранкстрайл потрогал забинтованную руку. Он снова мог держать меч.

Во двор с криками вбежала толпа ребятишек, размахивая деревяшками, заменявшими им луки и мечи. Шесть девочек разделились точно поровну — на тех, кто был королевой Далигара, и тех, кто был дамой Авророй. Мальчишки, все пятеро, были Ранкстрайлом.

Сложность была не только в том, что никто не желал быть орком: никто не желал быть никаким другим воином, кроме Ранкстрайла.

Одна из девочек, игравшая роль королевы-ведьмы, забралась на камень и прокричала:

— Я не более чем слабая женщина, но у меня желудок короля!

Другие поддержали ее криками.

— Это мы пропустили: небось она заявила это еще до нашего прибытия, — заметил Лизентрайль. — Хорошо, что нас не было, — я бы точно не удержался!

Ранкстрайл снова пробурчал в ответ что-то невразумительное.

Увидев их, ребятишки со смехом убежали.

Но один из мальчишек, поборов смущение, подошел к колодцу.

— Прошу прощения, господин, если я осмелился помешать вам, простите меня. Я хотел спросить, если это вас не слишком отвлекает, как зовут вашего коня, господин. Еще раз прошу прощения, — выпалил он, покраснев до ушей.

— Его зовут Клещ, — не глядя на ребенка, угрюмо проворчал капитан.

— Это означает что-то особенное на древнем языке, правда? — спросил мальчишка.

Ранкстрайл опустил на него глаза: мальчик смотрел на капитана с обожанием. Он весь трясся от волнения. Маленький, тощий, темные волосы падают на лицо.

За капитана ответил Лизентрайль.

— Конечно, — мягко сказал он, — это значит «великолепный» на древнем языке. На том, что был до эльфов.

— На языке первой рунической династии? — удостоверился паренек.

— Точно, на этом, — уверенно ответил Лизентрайль и пожал плечами, заметив вопросительный взгляд капитана.

— Видите ли, это для летописей, — пояснил мальчик.

— Каких таких летописей?

— Для летописей города, господин. Все в моей семье были писцами. Мой отец был писцом, так же как и его отец, и отец его отца, и я тоже стану писцом. Моему деду пришлось бежать — ему изуродовал ноги палач, но теперь у нас королева-ведьма, и такое больше не повторится. Видите ли, господин, — добавил он, залившись краской от гордости, — я умею писать. Мы записываем все, что происходит, чтобы все об этом знали. Именно я напишу о капитане Ранкстрайле в его сияющей кирасе и о его коне Великолепном, чтобы об этом знали все наши потомки. Я напишу и о вас, господин, — повернулся он к Лизентрайлю, — о том, как вы разрушили катапульты орков. Будущие поколения будут знать нашу историю и черпать в ней мужество, если и им когда-нибудь придется оказаться в осаде.