Сильвана Мари - Последний орк

Тень эриний вновь заполнила мир. Йорш защитил Роби и Эрброу. Он снова стоял с распахнутыми руками. Пальцы его начали дрожать. Кашель перекрыл дыхание молодого эльфа. Роби почти почувствовала раскаленный песок и скорпионов, которые душили его.

— Оставь его, — сказала Роби ближней из трех фурий, — оставь его в покое!

Под защитой Йорша, который закрывал ее от тени эриний, она могла дышать. Роби встала и опустила на землю Эрброу. Девочка в молчаливом отчаянии продолжала цепляться за ее ноги.

— Я сожалею о вашей смерти. Я сожалею о смерти ваших детей. Оставьте его в покое. Не делайте зла ни ему, ни моей дочери.

— Как же ты думаешь остановить нас, о юная мать? — со сладчайшим сарказмом спросила самая дальняя из трех. — Ничто не может нас испугать. Ничто не может нас остановить.

Роби не ответила. Она вспомнила слова своего отца. «Ты, главное, пробуй, — всегда говорил он, — даже если все бесполезно. Хотя бы потянешь время». Эх, двум смертям не бывать… Была она или не была наследницей Ардуина?

Она была воином. А воины умирают с оружием в руках.

Никто, даже эринии, фурии или сами демоны ада, не мог сделать что-либо ее дочери и ее супругу, пока она была жива.

У нее еще оставалась праща.

Роби не потеряла ее даже в Доме сирот. Ее не нашли и не отобрали даже в подземелье Далигара. Праща, которую сделал ей отец еще в детстве. Роби всегда держала ее при себе, вместе с камнем. Она почувствовала в руках гладкое дерево рукояти, и это придало ей мужества. С минуты на минуту Йорш упадет, и она снова будет во власти тени эриний. Роби выстрелила. Камень совершенной дугой прорезал беспросветное небо.

Фурия упала.

Тень исчезла.

Снова засветило солнце.

Йорш упал на колени, потом на четвереньки. Постепенно его дыхание очистилось от песка и скорпионов, и он пришел в себя.

— Уходите! — закричала Роби эриниям. — Убирайтесь отсюда!

Она бросилась на помощь Йоршу, который зашелся кашлем.

— Как я это смогла? Почему у меня получилось?

Йоршу понадобилось некоторое время, чтобы ответить, потому что он не знал, что сказать, или, может быть, просто потому, что ему нужно было отдышаться.

— Моя госпожа, — нежно сказал он, как только снова смог говорить, — я думаю, с недавних пор вы ждете еще одного ребенка. Вы носите в себе дитя. Этой осенью у нашей дочери появится брат.

И он крепко прижал Роби к себе.

Братик? Еще один ребенок? И он находился внутри мамы?

Так вот что это было, это маленькое, теплое и мокрое, что с некоторых пор находилось в животе у мамы! Ну почему ей никогда ничего не объясняли и до всего нужно было додумываться самой? Ее маленький братик наверняка могучий воин, если само его существование прогнало это черное существо в небе, которое хотело убить их всех.

Теперь оно не сможет больше их убить.

Оно лежало на песке между морем и берегом, как большое черное пятно.

От него остались лишь ярость и боль.

Эрброу почувствовала в голове боль существа, словно свою.

Увидела воспоминания, словно это была ее память.

Она увидела зелень лугов, где женщина собирала травы, и через ее глаза Эрброу научилась различать форму целебных трав и цветов. Она выучила их названия: белладонна для дыхания, молочай против глистов, одуванчик от отека ног.

Она увидела небольшой дом, меньше, чем у них, сделанный из дерева и хвороста, а возле него — двух играющих ребятишек.

К ней перешла и память стражников, которые окружили хижину, она услышала слово «ведьма», увидела пламя.

Ее отец вновь обрел голос. Он все еще говорил с мамой:

— Они — ангелы смерти, а вы, моя госпожа, — сама жизнь. Ничто не может победить эриний, ни один воин, ни один человек, ни одна женщина, кроме той, что хранит внутри себя жизнь — свое дитя. Только вы можете победить их.

Эрброу почувствовала, что разрывается на две части. Она хотела жить. Хотела, чтобы ее братик родился.

Но в то же время она не хотела, чтобы крылатому существу продолжали причинять зло.

Хватит делать ему больно. Но она не знала, как сказать об этом маме, которая все еще держала в руках пращу и не собиралась ее опускать.

Когда ее мама сердилась, с ней трудно было спорить, а сейчас она была очень, очень сердита.

Роби почувствовала, как ее наполняют уверенность и сила. Она снова услышала шум прибоя, стрекот цикад, шелест ветра в траве. Запах моря ударил ей в лицо, и воздух снова стал чистым.

Они, она и ее супруг, были непобедимы.

Она ждала еще одного ребенка.

Роби сжала пращу, оторвалась от Йорша и повернулась лицом к двум оставшимся духам, которые все еще парили высоко в небе. Йорш встал между ними и Роби и снова распахнул руки, но на этот раз защищая эриний.

— Нет, — проговорил он. — Нет, дамы, не бойтесь.

— Я думаю, им лучше бояться, — воинственно бросила Роби, резко отталкивая от себя Эрброу, которая дергала ее своими слабыми ручонками за обрывки одежды — наверняка от страха, бедная малышка, но дочка мешала ей, а в тот момент Роби не могла допустить никакой помехи.

Йорш жестом прервал ее. Он поднял руку в ее сторону и с тенью улыбки отрицательно покачал головой. Жест его был полон вежливости, как и всё, что он делал, но вместе с тем в нем было нечто непоколебимое.

Роби остановилась.

— Дамы, прошу вас, не бойтесь, — повторил Йорш, обращаясь к эриниям. — Ваша ненависть толкает вас против людей, потому что в мире живых вас удерживает лишь страх: ослепленные злобой, вы не осмеливаетесь пересечь врата царства бесконечности. Несправедливость и жестокость приговорили вас к смерти, но смерть — это еще и утешение, о чем не знают палачи, и вы тоже не узнали. Вам не хватило мужества оставить этот мир, и вы стали призраками, фуриями, ангелами смерти, духами разрушения. Вы застряли в этом мире. Теперь, прошу вас, перестаньте бояться. Пусть страдание ваше утихнет. Да познаете вы милосердие. Прошу вас, эринии, не бойтесь. Пусть прощение подарит вам покой, и тогда вы сможете распахнуть ваши крылья в полете к бесконечному. Я обещаю вам вечную память. Мы никогда не утратим ее. Ту ночь, что делит осень пополам, когда легкий туман обволакивает мир, заставляя нас думать о наших умерших предках, мы посвятим вам. Мы будем вырезать сердцевину тыкв и ставить в них маленькие свечи. Они будут гореть всю ночь, чтобы их нежный свет напоминал всем о растоптанной невинности и преданной справедливости. Мы назовем этот день Днем ведьм и сохраним в памяти ваши мучения. В День ведьм весь род людской будет просить прощения за всю совершенную им несправедливость, в этот день жертвы и палачи смогут взглянуть друг на друга без горечи. Он станет Днем прощения. Потом мы будем ждать дня, когда начинается зима, когда ночь становится длиннее дня, всего несколько часов освещаемого слабым сиянием солнца, и тогда мы зажжем наши свечи и устроим праздник жизни. Мы посвятим этот день нашим детям, мы будем благодарить их за то, что они существуют, и снова вспоминать вас.