Дмитрий Емец - Книга Семи Дорог

– Это не глупо! Обратный билет получит только один. Понятно, что мы тут прикидываемся друзьями, но факт есть факт. Если ты такой добренький, сдохни сам. А все остальное демагогия, – негромко сказал Чимоданов.

Он встал и исчез в той же щели частокола, что и Шилов.

– Пока!

– Я тоже с ними, да? – зачем-то спросил Мошкин. Он встал и опять сел. Потом снова встал. Мефу это надоело.

– Иди уж, раз собрался!

Евгеша обрадовался, что ему это сказали, и ушел. Потом пришел. Потом снова собрался уходить. Он, как всегда, колебался и ждал пинка судьбы, который помог бы определить, чего именно он хочет.

Палочка Прасковьи продолжала тихо скользить по песку.

– Ну и чего ты пишешь? Дашь посмотреть? – спросил Буслаев, направляясь к ней.

Дафна увидела лицо девушки, когда он задал этот вопрос.

– Не надо! – крикнула она, но Прасковья уже отняла ладонь, позволяя увидеть то, что она нарисовала. Волнистая линия – это, скорее всего, море. На нем – плот. На плоту – сама Прасковья. Все остальные фигурки барахтаются в воде. Со стороны же плота на них накатывает…

– Что это?! Осторожно! – крикнула дочь Арея.

Меф успел обернуться. Над частоколом неспешно поднималась огромная волна, неторопливая, сознающая свою несокрушимую силу. Вода была повсюду. И Мефодий, и Дафна, и Варвара, и Мошкин, сбитые с ног, закувыркались по тому, что когда-то было сушей, а теперь стало морским дном.

Прасковья, покачиваясь на плотике, меланхолично болтала босыми ногами в воде. Ее глаза были печальны. На коленях лежала флейта.

Задыхающийся, наглотавшийся воды, Мефодий вынырнул на поверхность. Рядом всплыло копье. Плот с Прасковьей был метрах в десяти. Буслаев хотел крикнуть, чтобы плот загорелся или на него упал метеорит, но только судорожно закашлялся: легкие были полны воды.

Прасковья ласково смотрела на него. На коленях лежали блокнот и маркер.

– Целовать не хотел? Тони! – крупно написала она. Вода вокруг Мефа завертелась. Открылся омут. Он ухнул без крика, без вдоха, не успев шевельнуть ни рукой, ни ногой. Все, что удалось сделать – схватился за пилум. Пословица про соломинку и утопающего перестала быть пословицей и стала явью.

Меф барахтался, рвался, не зная уже, где дно, а где поверхность. В какой-то момент он понял, что дышит водой, разрывающей легкие. Чернота сгустилась, захлестнула его…

Очнулся он на песке. Рядом сидели Мошкин и Варвара. Дафна стояла на коленях и отжимала свои волосы. От воды они потемнели, но все равно пытались взлететь.

Буслаев попытался что-то сказать, но не смог и перевернулся на живот. Его рвало водой. Евгеша наблюдал за ним с брезгливым участием. Два или три раза протягивал руку, чтобы похлопать его по спине, но отдергивал ладошку, хотя тошнило Мефа совсем не из спины. Девушки вели себя гораздо спокойнее. Мужчины обычно брезгливее в восемь раз.

– Как… мы… здесь… ока…? – Меф снова затрясся от кашля.

Варвара показала на Дафну.

– Ну да! – согласилась та. – Пока Прасковья тебя топила, я успела пожелать, чтобы всех нас выбросило на берег. Правда, ты все равно нахлебался воды, потому что отменить ее слов я не могла.

У берега что-то плеснуло. Дафна увидела десять линий. Зубчатые хвосты буравили кипящую воду.

– Ящеры?

– Малыши ищут Прасковью, – ласково сказала Варвара. В самом мелком из ее «малышей» было метра три.

– Ну они же не найдут, нет? Море же большое! – спросил Мошкин.

– Тьфу! Ну теперь точно не найдут! Думай, что говоришь! – Варвара бросила в него песком и сердито встала.

Они пошли по берегу. Теперь их было четверо. Шилов, Чимоданов и Прасковья исчезли. Где-то через час небо потемнело. Двигаясь против ветра, страшная сизая туча наползла со стороны моря и остановилась четко над их головами.

– О нас кто-то вспомнил! Очень мило! – сказала Дафна и, отказавшись от большого зонта, который нажелал ей заботливый Евгеша, потребовала прозрачный бронеколпак.

Едва он возник, как с неба что-то хлынуло. Они сидели под защитой на парковой скамейке, которую заказала Варвара. Снаружи по колпаку текло что-то едкое, местами дымившееся. Мефодий принюхался. Пару вентиляционных отверстий Дафна все же оставила.

– Серная кислота, – сказал он.

Мошкин, бледнея, смотрел на остатки забытого снаружи зонта. Выглядел тот неважно. Рот у Евгеши распахивался, как у рыбы.

– Как ты догадалась, что это будет такой дождь?

– Она знает женщин, – сказал Меф.

Дождь прекратился. Туча рассеялась. Пока Дафна избавлялась от бронеколпака, Буслаев заказал старомодный паровоз с одним вагоном, на крыше которого был установлен четырехствольный зенитный пулемет. Рельсы уходили вдаль.

– Неплохо, да? Ну поехали! – он запрыгнул в вагон и протянул Дафне руку.

– А мне? – спросила Варвара.

Мефодий, спохватившись, протянул руку и ей, но та уже запрыгнула сама.

– Да не нужна мне твоя хваталка! Интересен принцип, по которому парень определяет, какая девушка нуждается в руке, а какая нет… Ну там светлые волосы, глаза как две тарелки… Да шевели тазом, елки зеленые, надоело на поручнях висеть!

Буслаев торопливо подвинулся. Зенитный пулемет, казавшийся поначалу совершенно лишним, потребовался очень скоро. Меф разнес крылатого ящера размером с небольшое дачное строение. Ящер согласился издохнуть после пятой очереди, успев сильно поджарить паровоз огнем сверху. Крыша вагона была усыпана горячими гильзами.

– Лучше сойти! – крикнула Дафна, когда оглушенный пальбой Буслаев спустился к ним через люк.

– Почему?

– Рядом с ящером вертелась какая-то мелкая птица. Она улетела, когда ты стал стрелять.

Они спрыгнули на подъеме, когда поезд замедлился. Паровоз с вагоном проехал с полкилометра и обрушился в реку вместе со взорванным мостом. Варвара присела, поочередно затягивая шнурки.

– Скоро они разберутся, что проще подослать что-нибудь маленькое и незаметное. Эффект будет сильнее! – заявила она.

– Девочку-невидимку с цепной пилой, – брякнула Дафна.

Варвара недовольно посмотрела на нее, и та пожалела, что не удержалась.

– Молчу! Наша девочка добрая! – поспешно сказала она.

– Надо расходиться! Вместе нас накроют, – озабоченно сказал Мошкин и, скомканно попрощавшись, уплыл в байдарке по прямой как стрела реке.

Кто-то жарко дохнул Мефу в ухо, защекотал его и фыркнул. Буслаев шарахнулся, от неожиданности хватаясь за копье. Раздувая ноздри, к нему тянул шею вороной жеребец.