Михаил Валигура - Приключения Торпа и Турпа

— Послушай, — робко, вдруг вспомнив о прежних ссорах, начал Крух, — ты не продашь ли мне рому…

— Нет! — загремел Шампаки. — Нет, не продам! Бери бесплатно, а с деньгами и не приходи ко мне! Бери две… нет — три бутылки! Одну мы разопьем сейчас.

— Шампаки! — загорелся Крух. — Айда ко мне! У меня скоро пирожки готовы будут. Опять же, Чук там сидит, нас ждет!

Шампаки вмиг набрал полную корзину разнообразных вин и выбежал вслед за веселым Крухом.

Улицы быстро наполнялись ликующим народом. Люди так внезапно изменились в хорошую сторону всего за одну ночь! Это означало, что зло еще не успело как следует пустить корни в душах наших горожан, и, едва излучение Марса перестало действовать на них, как они вновь стали теми, которыми были всю жизнь.

Во всем городе лишь Картар и наши друзья, томящиеся в тюрьме, не знали о произошедших переменах.

Картар привык вести ночной образ жизни и заснул поздно-поздно. А когда проснулся, было уже за полдень. Он не любил солнечного света, потому позавтракал при задернутых шторах. Но когда, после завтрака, злодей их раздвинул…

Честное слово, если бы за окном пряталась гремучая змея, Картар и то испугался бы меньше! Вид города, вновь нашедшего свои драгоценные крыши, был равносилен для него сразу двум ударам Хамяка. Он несколько секунд стоял у окна, а затем, схватив жезл, кинулся на улицу.

В дверях Картар столкнулся с настоящим бургомистром, которого, по случаю праздника, выпустили из Скворечника.

— Это МОЙ ДОМ, — сказал бургомистр.

— Прочь с дороги, — взревел Картар. — Убирайся!

— Ты сначала скажи, что это ты делал в моем доме! — нахмурился бургомистр и цепко ухватил Картара двумя пальцами за нос. Второй рукой он несколько раз щелкнул злодея по лысине, приговаривая: «Вот тебе за то, что грубишь! А это — от меня лично!»

Чтобы как-то отвязаться от назойливого бургомистра, Картар размахнулся и ударил его жезлом. И тут произошло событие, предрешившее исход всей нашей истории.

Огромный, сверкающий «Глаз Ягуара» отломился от верхушки золотой палки, покатившись по мостовой, как какая-то чудная елочная игрушка, и не успел еще Картар и слово молвить, как на камень с крыши, словно небольшая черная пантера, прыгнул Апельсин. Подхватив алмаз, кот молнией понесся вдоль улицы по направлению к центральной площади.

— Стой! — закричал яростно Картар, бросаясь вдогонку. Но, видимо, это действительно был один из самых неудачных дней в его жизни, поскольку Апельсина и след простыл. Он летел, едва касаясь лапами земли, и издавая боевой клич, которому его научили волки.

Погоня мчалась по улицам, мимо ошарашенных горожан, и остановилась лишь на центральной площади, где запыхавшегося Картара поджидал призрак, едва различимый при дневном свете, но, тем не менее, грозный и величественный.

— А! Ты еще здесь, — проскрипел Картар, отдуваясь. — Тебе-то что от меня надо?

Призрак же, не говоря ни слова, протянул руку и вырвал у Картара свой золотой магический жезл. Это выглядело весьма странно, поскольку призрак был, как вы помните, существо нематериальное и проходил, не задерживаясь, сквозь все предметы. Однако жезл с легкостью вырвал из Картаровых рук.

— Кончилось Марсово царство, — произнес он. — И силы его на исходе. Уходит Марс от Земли все дальше, и все, что с ним было связано, пылью падет. Ты был хитер и проворен, сын зла! И близок к цели был ты. Но и эту схватку проиграл. И остается мне последний раз сей посох в пользу пустить, и сказать слова чудные…

Картар побледнел и закрыл лицо руками.

— Слова те, — все величественней изрекал призрак, — «рах», «кереб» и «хем».

Тут голос призрака зазвенел, и горожане, столпившиеся вокруг, увидели, как нижний конец посоха стал светиться, словно нагретый до чудовищной температуры, потом побледнел, расплылся и стал ПРИЗРАЧНЫМ. В то же время босые ноги призрака перестали быть полупрозрачными и обрели плоть, но стали они уж не босые, а обутые в черные блестящие сапоги со шпорами. И чем более прозрачным становился жезл, тем более реальным становился призрак. Он обретал краски и жизнь, стал отбрасывать настоящую тень, и вскоре в центре площади стоял могучий доблестный Палубник. Такой же живой, как и мы с вами, истинный правитель Города. И все жители тотчас же узнали в нем того рыцаря, что был изображен на городском гербе, а узнав, удивились и обрадовались несказанно.

Даже бургомистр обрадовался. Потому что, честно говоря, ему порядком надоело быть бургомистром. В Скворечнике он начал писать стихи, и стихи, по его мнению, неплохие. Сейчас же бывший градоначальник решил вернуться в Скворечник навсегда, выгнать оттуда Липоса, и писать, писать, писать. Поэтому он, не долго думая, торжественно вручил Палубнику свою бургомистровскую цепь и хотел скромно ретироваться, но ему не дали. Кто-то закричал: «Качать его!», бургомистра подняли на руки и уж совершенно непонятно, за какие заслуги, вместе с Палубником пронесли круг почета вокруг ратуши.

А нам, кажется, самое время вспомнить о наших друзьях, что до сих пор томятся в городской тюрьме под наблюдением капрала Чоха. Мы-то о них совсем забыли в радостной суматохе. Да и весь город забыл. А так как тюрьма — учреждение от внешнего мира весьма изолированное, то ни Торп, ни Турп, ни Хамяк с Джоном Кишо ничего и знать не знали о последних городских событиях.

— Чох! А, Чох, — спросил нетерпеливый Турп охранника. — Что это за шум такой на улицах?

— А это все к войне готовятся, — лениво ответил тоже отставший от жизни Чох, сворачивая «козью ножку». — А тебе-то что?

— К какой войне? — не понял сыщик.

— К обыкновенной. Послезавтра выступаем в поход. И будет наша империя править отсюда — и аж до самого моря. Вот победим врага, и страшно богато заживем.

— Чох, а с нами что будет? — поинтересовался Торп.

— А вас завтра расстреляют на Главной площади, — охотно объяснил капрал. — Как смутьянов и народных бунтарей. Чтоб другим неповадно было, — и он смачно закурил свою самокрутку, сплевывая на грязный пол.

— Ну, — сказал Хамяк, — хоть Сопер выжил. Пусть! Он молодой, у него вся жизнь впереди.

— Грустные стишки, — сказал Чох. — Очень грустные. Но я вам все равно ничем не могу помочь.