Владислав Крапивин - Струна и люстра

Он вдруг наткнулся на тревожный взгляд Грина.

— Да нет, Инску-то ничего не грозит… — И усмехнулся: — В крайнем случае баба Клава включит свою плитку, а Максим Максимыч разожжет самовар.

— А дядя Петя на Кузнечной пристани запустит старинную кофеварку, — серьезно сказала Грета.

— Да, блокада обеспечена, — кивнул Валерий. — Но ведь надо думать не только об Инске… Лыш, я за тобой пришел. Ты говорил, что нужна консультация, а сам куда-то пропал…

— Мобильник сел…

— Идем в твое логово сейчас же, через три часа я уже буду замотан до чертиков.

— Идем! — вскочил Лыш.

Они из чердачного люка помахали всем ладонями.

— Тайны у них всякие… — заметила недовольная Грета.

— Никакие не тайны, Лыш сказал, что все объяснит, — заступился Грин. — Только позже, когда наладит свое изобретение до конца.

— У него каждый день изобретения… — не сдалась Грета.

— Это же хорошо, — примирительно сказал Май.

В кармане его бриджей заиграла «Марш торреодора» «коробочка». Май вытащил, прислонил к уху… Удивленно приподнял брови.

— Да… Здравствуйте, Максим Максимович… Да… Зачем?.. Ну, хорошо…

И посмотрел на ребят.

— Максим Максимыч просит прийти в музей. Там появились члены какого-то конкурсного совета. Хотят, чтобы я принял участие в выставке, построил бы для нее новый макет города…

— Это же интересное дело! — обрадовалась Света.

— Не знаю… — почему-то усомнился Май.

— Если не хочешь, не ходи, — сказал Грин. — Переживут…

— Неудобно. Ждут же люди…

— Мы пойдем с тобой, — решила Света. — Чтобы веселее…

— Ладно! — обрадовался Май.

Когда шагали к музею, Света сказала:

— А вот бы придумать, как над новым макетом подвесить хрустальный шар. На какой-нибудь незаметной нитке. Получилось бы, будто твой Всемирный Храм над городом. А, Май?

— Н-не знаю… Все станут смотреть на шар, а на макет никто и не взглянет…

А над улицами разгорался ясный день — самый длинный в году. Солнце набрало полную силу. Горожане, судя по всему, не очень удивились, что в тучах возникло квадратное окно (которое, впрочем, уже исчезало вместе с тающими облаками). Видимо, как и Валерий, решили, что это — старания метеорологов…

Похожий на деловитого гнома в шляпе Максим Максимыч встретил их на музейном крыльце.

— Тут, друзья мои, некоторая проблема. Члены этой комиссии намекнули, что хотели бы побеседовать с будущим конкурсантом кон-фи-ден-ци-ально.

— А это не опасно? — решила пошутить Грета.

— Ни в малейшей степени. Просто они не хотят пока широко обнародовать условия конкурса. Поэтому, если позволите, я покажу вам новую экспозицию — панораму «Охотники на мамонта», а Май в это время обсудит с высокими гостями свои проблемы.

Май виновато посмотрел на друзей и развел руками.

— Если начнут мучить, кричи громче, прибежим, — решил пошутить и Грин.

В кабинетике Максима Максимыча, увешенном старыми картами и фотографиями, ждали Мая трое. В одинаковых серых костюмах. Май не изменился в лице, но внутри затвердел. Он быстро прошел от двери к широкому окну и уперся поясницей в подоконник. И молча смотрел на троих. Как бы показывал, что выскакивать обратно за порог не будет, но и к беседе не расположен. «Члены комиссии» видели его на фоне летнего дня тонким силуэтом с просвеченными солнцем длинными волосами. А Май видел их во всех подробностях.

Один — высокий, с тонкими губами и гладкой кожей на костистом лице. Второй — круглолицый, с залысинами и добродушным прищуром. Третий — с бородкой и в очках, похожий на академика Тимирязева со школьного портрета.

— Что вам угодно, господа? — сказал Май с большим, не мальчишечьим утомлением.

Трое стояли, наклонив головы.

— Мы хотели бы попросить вашего позволения на еще один разговор, — вполголоса разъяснил похожий на академика. И наклонил голову так, что чуть не упали очки.

— Сколько можно, господа? — сказал воспитанный мальчик Май со скрученным раздражением. — Мы переговорили уже обо всем…

— И тем не менее… — выговорил худой, нервно шевеля опущенными пальцами. — Еще одна беседа. Последний раз…

— Ну, говорите… — хмуро сказал Май.

— Было бы удобнее разговаривать сидя, — вполголоса напомнил похожий на академика.

— Ну так садитесь, — пожал плечами Май. — Вон стулья…

Круглолицый чуть улыбнулся:

— Но мы не можем сидеть, если не соблаговолите сесть вы… ваше величество.

Май спиной вперед прыгнул на подоконник. Сел, поставил правую ногу на батарею под окном, а левой заболтал у пола. Обхватил колено. Проговорил, глядя на оконный косяк:

— Вы хотите сообщить что-то новое, господа?

— Ну-у… возможно, что и нет, ваше величество, — признался похожий на академика, присаживаясь на шаткий конторский стул (остальные тоже сели). — Но мы надеемся, что на сей раз наши аргументы будут более весомыми, а вы, ваше величество, более… вдумчивы.

— Боюсь, у меня это не получится, профессор…

— Может и получиться… при желании, — ласково, как дошкольнику, — сказал круглолицый.

— У меня нет желания, господин депутат, — отозвался Май, покачивая ногой в стоптанной кроссовке. — Что еще?

— Но ваше величество… — человек с худым лицом сел прямо, как деревянный. И голос казался деревянным. — Кроме личных желаний и нежеланий есть веления судьбы. Вы потомок древнейшего рода, носитель множества титулов, легитимный самодержец… Вы офицер в конце концов…

— Последний аргумент, полковник, особенно весом… — в голосе Мая скользнула не то ехидная нотка, не то слезинка (или то и другое?). — Те, кто едва не угробил меня восемь лет назад, тоже были офицерами. Спасибо неофицеру , штатскому врачу Евгению Гореву, который вместо цианида ввел снотворное. И двум капралам, которые вместо уснувшего пацаненка бросили в шахту куль с ветошью…

— Они все будут достойным образом награждены, когда ваше величество вернетесь на престол.

— Не вернусь я на престол, — сказал его величество с коротким зевком. — Я семиклассник Май Веткин, и мне это нравится. У меня есть братья и сестры, друзья, мама и папа. Я живу в вольном городе Инске, где не нужны ни императоры, ни регенты, ни… вся эта дурацкая возня вокруг власти… А вы… Оглянитесь наконец, посмотрите, как все это глупо и бесполезно. Мой друг девятилетний Лыш, который учит летать старые стулья, в тысячу раз полезнее для людей, чем все на свете политики, чиновники, правители… те, кто не делают ничего хорошего , а только грызут друг другу глотки, чтобы захватить место повыше остальных…

— Ваше величество несправедливы к нам, — с достоинством сообщил профессор. — Вы, может быть, невольно, однако наносите нам незаслуженную обиду…