Владислав Крапивин - Струна и люстра

А что я буду делать ночью? Идти в темноте? Не разгляжу тропу. Да и ноги уже ныли от усталости. Даже подумалось: может, прилечь на краю тропы, под сосной, свернуться калачиком… Но ведь будет, наверно, зябко да и комары, чего доброго, учуют добычу. Эх, раздобыть бы одежду поплотнее: куртку, длинные штаны (только не интернатский комбинезон, лучше уж окоченеть!). Но где ее раздобудешь?

Я пошел дальше. Подумал: «В конце концов свалиться от усталости никогда не поздно…» И в эту секунду, вроде бы без всякой причины, упала на меня, скрутила, забила горькой ватой горло совершенно непобедимая тоска.

Та, которой я боялся весь день и которую старался не подпускать.

Она взяла меня врасплох, и я понял, что совершенно не способен сопротивляться.

Я увидел наш дом, увидел всех, кто теперь изводится от тревоги за меня. Если бы хоть кто-то оказался рядом! Пусть даже любой человек из города Инска! Пусть даже… почти незнакомый пес Коржик, которого я недавно целовал в мокрый нос! Я бы прижался к нему, будто к лучшему другу! Как к спасению…

И я рванулся назад! Нет, не мысленно, а по правде! Пусть я околею через несколько часов, только бы хоть на миг оказаться еще раз дома! Вдохнуть запах свежего дерева, услышать, как лопочет мой годовалый братишка Евгений…

Я пробивался обратно — к березовому перелеску, к стене с проломом. Именно пробивался, потому что воздух стал тугим и плотным, приходилось расталкивать его плечом, как встречное течение воды… Потом стало легче. И я понял, что иду через широкую лужайку, освещенную вечерним небом. Дымка в небе исчезла, и похожая на серебряное лучистое солнышко звезда светила очень ярко. Она светила… опять слева. И я понял, что по-прежнему иду не к дому, а вперед .

Дорога не давала мне погибнуть, но и не пускала обратно. Видимо, у нее была одна цель: сохранить мне жизнь. «А она мне нужна, такая жизнь?» И я заплакал взахлеб.

Однако плачь, не плачь, а надо было как-то… существовать. Ну, не головой же о крепкий ствол, чтобы разом конец. Да и не получится, наверно…

Всхлипывая, побрел я дальше. И… тоска тоской, а «природа» себя давала знать: сказывалась выпитая газировка. Я боялся обидеть Дорогу нехорошим делом и подумал, что, наверно, тропа мне позволит отойти на несколько шагов в сторону, в кустики. Тропа позволила. Я сделал свое дело, вернулся на нее, прошагал еще немного и увидел на обочине полуразвалившийся шалаш. Такой, какие строят на одну ночь рыбаки и лесные путешественники.

Ну и ладно. Шмыгая носом, забрался внутрь, в щекотанье и запах березовых и сосновых веток. Нащупал какую-то дерюгу, сквозь нее пружинил хвойный настил. Так же наощупь отыскал брезентовые лохмотья, пахнувшие табаком — наверно, остатки большого плаща. Лег навзничь, натянул брезент до подбородка. Тоска немного отступила. Я вспомнил, как в прошлом августе ночевали мы с Пузырьком и Тюнчиком на пустыре, в конуре из бетонной бочки. Похоже… Ребята, где вы теперь?

Я стал смотреть в щели между ветками. Синевато светилось небо. Звезду я не видел, зато в большую дыру заглядывал молодой желтый месяц. Словно хотел утешить…

Потом показалось, что мягко прыгнул откуда-то и улегся у меня в ногах увесистый пушистый кот. Защекотал шерстью торчащую из-под брезента щиколотку. Я не удивился, спросил:

— Юшик, это ты?

— Мр… — тихонько сказал кот.

Впрочем, это я уже, наверно, спал.

Мне приснился зеленый двор, на котором Лыш соорудил из приученных стульев большущий летательный аппарат «Лап-2». И велел всем, кто столпился вокруг:

— Садитесь.

И все мы — Май, Света, Любаша с Евгением на руках, тетя Маруся, дядя Толя, Тополята, Валерий, Витя, Саныч, Грета, Горошек и все Гретины ребята-следопыты, и те мальчишки, что дали мне на дороге воды и хлеба, и мальчик, который уступил мне на улице велосипед, и еще многие-многие люди стали рассаживаться внутри тонкого каркаса, и всем хватало места.

Мы взлетели плавно и легко. Лыш сидел впереди и двигал всякие рычаги. Вниз тянулся шнур, он был привязан к спинке Росика, и тот скакал по траве, тянул нас на буксире. И время от времени превращался в рыжего жеребенка.

«Так вот кто ты на самом деле!» — мысленно сказал я Росику. И перегнулся через круглую палку, чтобы разглядеть жеребенка получше, помахать ему. Сильно перегнулся, не рассчитал. Потерял равновесие и полетел вниз.

Я ничуточки не испугался. Падал медленно, это было не страшно, даже весело. Я приземлился на четвереньки в мягкую траву, сунулся носом в головки клевера, ощутил его запах и вскочил.

Далеко ли улетел наш «Лап-2»? Скоро ли вернется за мной? Видимо, не скоро, потому что в небе никого не было. Я стал оглядываться: на каком дворе оказался? Но был вокруг не двор, а бескрайнее поле с ромашками и желтыми цветами «Львиный зев». И опять я не испугался, потому что знал: все равно меня хватятся и полетят искать.

Испугался я, когда из травы поднялся мне навстречу Мерцалов. Он держал в каждой руке вороненый пистолет и улыбался… Ух как он улыбался . Я сразу ощутил, как возвращаются ко мне спецшкола, неволя, все страхи и горечи.

— Воспитанник Климчук! Где ты болтался? Почему ты без формы?.. Руки за спину, и… Ай!

«Ай!» — потому что из травы лохматым комом вылетел пес Коржик и морда у него была сейчас вовсе не добродушная. Коржик с тигриным рыком вцепился в штаны Мерцалова, и тот, подвывая, завертелся начал палить в пса их двух пистолетов. Но выстрелы были безвредными хлопками. Мерцалов бросил пистолеты, упал на колени, вскинул руки и тонко завопил:

— Я сдаюсь! Я абсолютно сдаюсь! Пожалейте!

Тут же вспомнился мне измученный мальчишка в кабинете у следователя!

— А нас вы жалели? — сказал я Мерцалову. В руках у меня оказался лучемет…

— Не надо, Грин… — двойным шепотом сказали у меня за спиной Игорь и Минька (откуда они здесь?). — Гиперболоид бьет только издалека. Да и ну его, этого тюремщика…

Я и сам знал, что не надо (ну его, Ефрема Зотыча, в…)

И сказал Коржику:

— Прогони…

Коржик снова вцепился в штаны Мерцалова. Тот вскочил, выпрыгнул из брюк и помчался прочь, мелькая широкими камуфляжными трусами. Коржик, гавкая, с полминуты гнал его по траве, потом вернулся и сел передо мной, улыбаясь розовой пастью. Будто спрашивал: «Я все правильно сделал?»

— Молодец! — сказал я и сел на корточки перед псом (родным таким!). И хотел опять поцеловать его в черный нос. И Коржик ждал этого, махая хвостом по головкам клевера. Но что-то яркое кольнуло мне глаза, и я проснулся…

Глаза кололи пробившиеся сквозь ветки лучи. И мне сразу показалось, что мои горести — не такие уж страшные и можно ждать впереди еще немало доброго. Я лежал на боку и смотрел, как солнце разукрашивает листья и ветки в стенке шалаша. И все было хорошо (по крайней мере, в эту минуту), только что-то маленькое и твердое болезненно давило мне бедро. Я повозился, потом догадался: сунул руку в карман. И… нащупал там гладкий шарик размером с ягоду смородины. Вытащил…