Елена Ленковская - Лето длиною в ночь

Руся выбрался из-под уютного шерстяного пледа — видно Тоня укрыла… На придвинутом к дивану журнальном столике стоял недопитый стакан с водой и валялся полупустой смятый блистер. Руся проглотил остатки минеральной воды в стакане, которой днём запивал выданные Тоней таблетки. Поморщился — без газа вода была невкусной. Тёплая, солоноватая, прям как кровь, только пожиже… — подумал он, скривившись.

Осторожно пошевелил забинтованным запястьем, охнул тихонько. Впрочем, если не дёргаться по-глупому, вполне терпимо.

Он сел, свесив ноги с дивана, нашарил босыми ногами огромные хозяйские шлёпанцы, прислушался. Спят уже все, что ли? Когда сестра с Глебом домой вернулись, он даже и не слышал…

На мобильнике было пол-четвёртого. Так, а по-здешнему — пол-второго. Может, и правда, спят…

Руся поднялся, лениво прошаркал к роялю. Из тёмной глубины полированной крышки на него, криво ухмыляясь, смотрел довольно помятый всклокоченный тип с забинтованной рукой. Подвигов за этим типом нынче не числилось. Кроме «не в тему» шумного переполоха в музее и по-глупому пораненной руки.

Руська с недовольным видом отвернулся от своего отражения, и вышел в из комнаты.

В квартире было темно. И тихо.

Стараясь не скрипеть рассохшимся паркетом, он пробирался по тёмному коридору.

«Тоня мне скажет — всё, спать. А я скажу ей, жалобно так скажу — То-онь, а Тонь, я хочу варенья! Она скажет — ночью??? А я скажу — ну я же не виноват, что полдня проспал. Я его ещё днём хотел, даже во сне хотел… но проснуться никак не мог…

Ой, лучше пусть она ни о чём не спрашивает. Пусть лучше спит давно…»

На удачу на кухне было темно, только полная луна глядела в незавешенное окно. Лунный свет ровными белыми квадратами ложился на подоконник. Мерцали крышки аккуратно расставленных кастрюль, холодно сиял чистый, отмытый до блеска линолеум. Руся потянулся было к выключателю, да передумал — зачем, и так всё видно! — и сунулся в шкафчик.

Заветная вазочка для варенья была пуста и тщательно помыта.

— Всё съели, всё вымыли… — разочарованно простонал он.

Значит, придётся заглянуть в кладовку — пару дней назад Тоня уже посылала его туда за прекрасным вишнёвым вареньем. В зелёной трёхлитровой банке стояло оно на деревянном стеллаже между солёными огурцами и консервированным яблочным компотом.

Руся тихонько, чтоб никого не разбудить, побрёл по длинному коридору, подсвечивая себе телефоном. Из дальнего угла загадочно поблёскивала полированным носом бронзовая наяда Селитра Ивановна…

Руся открыл дверцу и, неловко запнувшись за порожек, с шорохом ввалился в тесную узкую кладовку.

Полка с соленьями оказалась заставленной здоровенной доской. На доску была накинута какая-то тряпка.

— Это ещё что такое?

Руся посветил. Это не тряпка, это Лушкин платок. Что это он в кладовке делает? Обычно платок на наяде висит. А я смотрю, Селитра Ивановна какая-то полуголая нынче…

— А это что за доска? — Может, картина?

Руся сдернул платок и присвистнул шёпотом.

— Ух ты! Так это не картина, а икона… И позавчера её здесь точно не было!

В коридоре раздались шаги. Кто-то направлялся в ванную. Время от времени этот кто-то тихонько шмыгал носом. Руслан услышал приглушённый шум льющейся воды, а после — опять шарканье тапочек по коридору. Повеяло знакомыми духами. Антонина!

Руся почувствовал себя как-то неловко, будто он воришка какой. Он попятился вглубь кладовки, споткнулся, и — ну как нарочно! — с глухим стуком выронил на пол мобильник.

— Эй, кто там? — испуганно выдохнула Тоня. В коридоре вспыхнул свет.

Руся нашарил здоровой рукой телефон, прочистил горло и с относительно невинным видом высунулся из кладовки:

— Это я, Руслан.

— Ух, напугал меня до смерти! — с облегчением произнесла Тоня каким-то странным голосом. Будто простуженным, что ли… Точно, даже глаза у неё были красные и припухшие слегка.

— И тебе не спится? — спросила она устало.

— Я тут… — замялся Руська. — Я варенья хотел…

— Ночью??? Ну ты даёшь, Руся… — Тоня покачала головой. — Как твоя рука?

— Болит, — со вздохом признался он.

Тоня заглянула в кладовку, скользнула взглядом по прикрытой Лушиным платком иконе. Замерла. Подозрительно шмыгнула носом. Русе вдруг почему-то пришло в голову, что Тоня пытается понять, не пахнет ли озоном. Это было нелепое предположение, хотя…

«Наследили — ой-ёй…» — подумал он и поморщился.

— Что, так болит? — по-своему истолковала Тоня его гримасы. — Пойдём, я тебе таблетку дам, что ли… Чтоб ты по ночам тут у меня не бродил, как привидение.

Руся, не смотря на то, что рука и вправду болела, таблетке анальгина предпочёл бы чай с вареньем, но что-то подсказывало ему, что им с Тоней лучше поскорее покинуть кладовку. Тоне, во всяком случае!

А ему ничто не мешало вскоре вернуться сюда одному. Пожелав Антонине спокойной ночи, и выждав некоторое время, Руська так и сделал.

У него, разумеется, достало здравого смысла не спрашивать у Тони, откуда в кладовке икона. Напротив. Хотя, Тоня, верно, опытным глазом сразу бы определила — что, где, когда… В смысле — из какого века, ну и так далее.

Глеб тут намутил, не иначе…

Пылкое воображение сразу нарисовало Русе алчных чёрных дайверов, охотящихся за сокровищами прошлого, и попавшего в их силки наивного Рублёва. В том, что Рублёв ныряет напропалую, Руся уже не сомневался.

И сестра — хороша! Явно ведь в курсе. Её платок — веская улика.

Всё это было странно…

«Спелись, голубчики. А я тут, как дурак…», — раздражённо, с обидой подумал Руся, прижимая к груди забинтованную руку.

Он вздохнул. Про чёрных дайверов, это он загнул, конечно. Но что это за икона, надо было всё же разобраться.

Холодный голубоватый луч фонарика упал на лик Богородицы, потом на прижавшегося к её плечу младенца Христа.

— Похожа на ту, сегодняшнюю, из музея… Та? Да не может быть… — Руся аж задохнулся от волнения. — Ну, дела…

Он вглядывался в икону, припоминая поразивший его образ и свои тогдашние мысли.

— Не-ет, у той руки были — как крылья. И глаза влажные, будто слезами наполненные. Похожа, но — другая, — заключил он. — Только откуда же она?

Г.А предупреждал их этим летом (когда некоторые норовили притащить из погружения какой-нибудь сувенир): есть предметы, не очень значительные для общего хода истории, и их исчезновение никак не сказывается на дальнейшем ходе событий. А есть — важные, пропажа которых может перевернуть мир…

— А вдруг это как раз такая икона? — Знать бы наверняка…

Руслан сунул мобильник с включённым фонариком в нагрудный карманчик трикотажной футболки. Из оттопыренного кармана тот светил тускло, еле-еле. Освободив руку, мальчик прикоснулся к краю иконной доски, ощущая её чуть шероховатое, приятное тепло, вглядываясь в едва уловимые в полутьме контуры двух слитых в единое целое фигур.