Владислав Крапивин - Крик петуха

— Вот и остается надежда на вас, ребята, — устало сказал Находкин. — Да… И еще на то, что вы подрастете, прежде чем настанет время Большого Прорыва. Дай Бог, чтобы успели… И тогда, хотите вы или нет, вам придется быть новыми Командорами…

Он замолчал надолго. Сидел, зябко потирая кисти рук.

«Щелк… щелк…» — ходил туда-сюда медный шар. Солнце быстро шло в небе над Башней, и косой луч из узкого окна заметно для глаз двигался в пустом помещении. Скользил по ребятам, высвечивая их по очереди, словно помогал Командору Находкину рассмотреть и запомнить каждого.

Рэм — узколицый, светловолосый, высокий и ломкий. Уже не мальчик, а скорее юноша. Он молчаливее и рассудительнее других. Может, просто потому, что старше? Достаточно ли прочности у него в душе?.. Лис. Она и в самые дальние пространства возьмет с собой иголку и нитку, чтобы зашивать штаны непутевому Филиппу… Такому ли уж непутевому? Вот он, забыв обиды, привалился к локтю Лис давно не чесанной головой, присмирел. Губами шевелит, будто повторяет про себя что-то важное, заклинание какое-то… Князь, верховный владыка Юр-Танка-пала и окрестных земель. Будто четвероклассник, придумавший себе немудреный средневековый наряд к летнему карнавалу. В прошлый раз, когда гоняли среди камней мяч, трахнулся ногой о валун и всхлипывал, как обычный мальчишка (а Филипп его тихонько утешал). А потом на полях княжества — броненосные конные сотни, старый Хал, Дикая долина, спор с воеводами. «Тогда — исполняйте!» И церковь Матери Всех Живущих…

Ежики и Ярик. Недавно судьба их крепко тряхнула и раскидала по дальним краям. И теперь не нарадуются, что снова вместе. Все время рядом. И даже одеты одинаково — в серых курточках-капитанках с нашивками морского клуба. И салатные пятна старой бактерицидки одинаково наляпаны на пыльных, кофейного цвета ногах. Только волосы разные: у Ежики мягкие и летучие, у Ярика — щетинка. Им бы поменяться именами или прическами… И еще разница: Ежики знает переход и, кроме того, может напряжением нервов поставить защитное силовое поле. А Ярик в таких делах пока новичок. Сидит, с интересом трогает на капитанке медного петушка, подаренного Юр-Танкой…

Потом луч подошел к Цезарю, и Витька встряхнулся. И понял, что не старый Командор, а он, Витька Мохов, смотрит по очереди на ребят и размышляет о них…

Павел Евгеньевич словно дожидался, когда луч упадет на Цезаря.

— Друзья мои, наверно, я говорил непонятно. Но многое непонятно и мне самому. Кроме одного — я свое дело сделал. А вам — продолжать… Вам, кстати, нужен будет командир… Не в общем смысле командир, вы все равные и друзья. Но нужен будет главный Командор, когда придут… новые времена… Кто?

Рэм опустил глаза и незаметно, будто про себя, помотал головой…

Юр-Танка почему-то виновато улыбнулся. Филипп стрельнул глазами и что-то быстро зашептал на ухо Лис.

— Раз мы все здесь одинаковы, зачем главный? — насупленно сказал Ежики.

— Пока — ни за чем. Потом увидите… У меня есть давний знак командорства, очень простой. И очень старый. Видимо, еще от Командора Элиота Красса с броненосца… Я хочу отдать кому-то из вас.

Все молчали.

— Я думаю, пусть возьмет Цезарь, — тихо сказал Павел Евгеньевич.

— Почему?! — Цезарь вскинулся, как от укола. — С какой стати?.. Простите…

— Ты никогда никого не бросишь в беде.

— Во-первых, это неправда! — звонко сказал Цезарь. — То есть я не знаю. А во-вторых, почему вы думаете, что другие могут бросить?

— А я и не думаю. Наоборот… Но есть опыт, который позволяет мне решить… Это ведь не в обиду другим. Да никто и не возражает, по-моему. А?

Никто не возражал. С облегчением, с веселостью даже все повскакивали, встряхнулись, шумно заговорили, что так и надо.

— Бери, Чек, — сказал Витька, тоже чувствуя облегчение и радость. — Это справедливо.

— Это справедливо? — Он чуть не плакал. — Вы просто не знаете…

— Цезарь, но если мы все так хотим, — негромко перебила его Лис.

Тогда он притих, тоже встал.

— Я совершенно не представляю, чем это продиктовано.

— Временем, — вздохнул Командор. — И наверно, судьбой… Если время можно порой крутить туда-сюда, то судьбу не обкрутишь… Подойди ко мне, Чек.

Из нагрудного кармана пиджака Находкин достал что-то маленькое, висящее на черном шнурке. Блеснула медная искра. Все сдвинулись, подтолкнули вперед Цезаря. На шнурке качалась форменная пуговица. На ней был отчеканен ободок из витого тросика, якорь, за ним две скрещенные шпаги, а сверху — половинка встающего лучистого солнца.

— Разглядели? — сказал Находкин. — Вот и хорошо… — Он встал и аккуратно надел шнурок Цезарю на шею. — Носи и береги… Командор Лот.

— Но я… совершенно не представляю, что мне делать в этой роли.

Все засмеялись. Не обидно, а словно обрадовались чему-то. И Находкин улыбаясь объяснил:

— Никто, пожалуй, не представляет. Пока… Живи, расти, там поймешь… А я, ребята, пойду.

Смех утих.

— Пойду я, — опять сказал Находкин. — Князь Юр-Танка, возьми меня с собой… Правду ли говорят, что есть у вас церковь, где можно увидеть… свою маму?

— Да… — сказал Юр-Танка в навалившейся тишине.

— Возьми меня с собой, мальчик… Я ее видел в последний раз, когда мне было шесть лет…

Ни слова не сказав, ни на кого не посмотрев, Юр-Танка взял Находкина за худую руку. Юкки и девочка разом вскинули на Командора глаза.

— Их тоже возьмем, князь. Ладно? Ты же всегда хотел, чтобы у тебя был брат или сестра. Вот и будут, сразу двое… Юкки станет наконец трубачом, пора заканчивать и эту легенду как полагается…

— Хорошо, — еле слышно отозвался Юр-Танка. — Идем.

Все, даже неугомонный Филипп, сообразили, что не надо прощаться, не надо ничего говорить. Находкин вышел первым. В дверном проеме он (темный на фоне солнечного дня) поднял над плечом руку, махнул слегка, сильно согнулся и шагнул в сторону. За ним ушел Юр-Танка — так же махнул ладонью. И за ними Юкки и девочка повторили этот жест.

И — пусто у входа.

А медный шар маятника ходил от стены к стене — вечный, непонятный. «Щелк… щелк… щелк…»

Когда все вышли из Башни, поблизости никого уже не было. И вдали не было. Только шелестели стрекозы да над озером носились небольшие темные птицы, которых называют «озерные голуби». Было жарко, солнце сияло так, что в граните Башни искрились черные зеркальца слюды.

У всех осталась печаль от странного расставания. Цезарь крутил на шнурке пуговицу. Что-то шептал и покачивал ершистым своим шаром. На солнце, однако, печали и тревоги тают быстрее, чем в тени. Особенно если нет для них понятных причин. И Филипп сказал то, что чувствовал каждый: