Владислав Крапивин - Крик петуха

— Сколько хлопот из-за старого паралитика Мохова… Да, не так я хотел вернуться…

Витька поморщился. Но не от слов отца, а потому, что снова сильно заболела пятка, отбитая о «пчелу».

— Филипп, я пошел. Ты подежурь…

Тот молча кивнул.

…Аппарат в будке молчал, будто каменный. «Порядочки…» — сказал Витька и, хромая, побрел назад, чтобы сообщить: придется теперь ковылять ему до «Сферы» пешком, а это километра три. Или два километра до шоссе, где автобусы, машины, телефоны и всякая цивилизация.

Филипп выслушал Витьку безучастно. Сидел, гладил Петьку. Отец сказал:

— Иди, за меня не волнуйся. Мне даже хорошо. Когда тело неживое, душа отдыхает. Не часто бывает такое…

Шутил еще. У Витьки опять зацарапало в горле.

— Пойду.

— Иди… Постой. Сядь рядом на минутку… Слушай, ты там не поднимай шума. Скажи Скицыну или кому еще потихонечку. Мне, сам понимаешь, ни к чему торжественная встреча…

— Ладно… — Витька хотел встать. И увидел, как вдоль насыпи идет к ним, хромая, улан в порванной кожаной куртке и с разбитым лицом.

Это был тот самый улан, последний. Витька узнал его.

«Как он смог пробиться? По инерции, что ли? У самого барьера полетел с диска…»

Но эта мысль была не главной, мелькнувшей. Главная — о пистолете.

Маленький револьвер улан, видимо, потерял и теперь держал в опущенной руке тяжелый казенный «дум-дум».

Он подошел, широко расставил ноги в похожих на черные бутылки крагах. Был он без шлема, пыльно-светлые волосы прилипли к разбитому лбу. Глядя на отца, улан спросил хрипло и официально:

— Господин Михаил Мохов?

— Допустим, — очень спокойно сказал отец.

— Старший сержант спецбатальона корпуса черных улан Дуго Лобман… Никому не двигаться с места…

— Я, как видите, и не могу… А детям почему нельзя?

— Вы, господин Мохов, арестованы по обвинению в нелояльности и действиях, направленных на подрыв государственной системы Вест-Федерации. Он… — сержант качнул стволом в сторону Витьки, — за террористический акт в отношении сотрудников безопасности. Он… — это про Филиппа, — с профилактической целью.

— И кто же дал санкцию на арест? — с холодноватым интересом спросил отец.

— Командир спецбатальона.

— Но ведь уланы лишены права спецнадзора и судебной власти.

— Спецбатальон не лишен… Не двигаться. Я стреляю мгновенно.

Когда он говорил, губы шевелились, а побитое лицо оставалось деревянным.

— Старший сержант Лобман, — сказал отец. — Лучшее, что вы можете сделать, — это обратиться к врачу… А стрелять не надо, это весьма чревато для вас. Вы находитесь не в Западной Федерации, а на территории совершенно иного государства, где стрельба не поощряется.

У Дуго Лобмана слегка шевельнулась рассеченная бровь.

— Иное государство в часе езды от Реттерберга? Кому вы это говорите, господин Мохов!

— Скоро вы убедитесь в этом.

— В чем бы я ни убедился, господин Мохов, это не пойдет вам на пользу. Если через полчаса здесь не появится уланское подкрепление с транспортом, я буду вынужден застрелить вас во исполнение инструкции, данной мне командованием.

— Вы ответите по всей строгости законов здешней страны.

Дуго Лобман сказал без интонаций:

— Если бы я даже поверил вам и опасался возмездия, это не помешало бы мне выполнить мой долг. Я улан.

— А когда вы стреляли в мальчика на платформе, тоже выполняли свой долг?

— Да.

«Бред какой-то! — отрывисто думал Витька. — На своей земле, в двух шагах от „Сферы“… Кто мог ожидать? И ведь выстрелит, гад…»

Он сидел рядом с отцом. А Филипп — спокойно поглядывающий исподлобья — в трех шагах. Ему, Филиппу, легче было бы вскочить и броситься в межпространство. А оттуда — в «Сферу». А найдет он «Сферу»? Найдет, если объяснить… А как объяснишь? Улан не даст… Да и не успеет Филипп: надо секунды две, чтобы уйти, сержант успеет выпустить пол-обоймы… А сам Витька и шевельнуться не сможет — сразу получит пулю. Да и как оставишь отца…

Вот идиотство-то! Не страшно даже, а чертовски обидно… Одна надежда — случается, что по здешним рельсам ходит дрезина путевой службы… Или нет, не надо дрезины. Этот тип сразу выстрелит в отца… А что делать? Кинуться, вцепиться улану в руку? Срежет пулей в броске…

Никакого пополнения старший сержант Дуго Лобман не дождется. Полчаса пройдет. И тогда… Он же дуб, слушать ничего не хочет, скотина!

— Сержант, отпустите хотя бы детей, — сказал отец.

— Это исключено.

— Но вы же должны понимать, что…

— Советую вам помолчать и…

Мелькнула серо-зеленая тень. Пистолет грохнул, пуля взвизгнула в метре от Витьки. Дуго Лобман изогнулся в прыжке за отлетевшим в сторону «дум-думом»…

— Потом… извини, — сказал Цезарь, когда Лис опять начала говорить, что надо снять комбинезон и осмотреть царапины.

Он отошел от примолкших ребят и сел на прежнее место, на выступ фундамента. Тоскливая уверенность, что Витьке сейчас очень плохо, буквально сверлила душу. Как сфокусированный пучок боли, луч такой, звенящий отчаянной тревогой, сигналом о спасении! Цезарь уткнул в ладони лицо и увидел этот луч — рубиновый дрожащий шнур, прошивающий темноту. Устремленный из бесконечности прямо к нему, к Цезарю…

И тогда он вскочил. Прыгнул на выступ. Крикнул. И шагнул, не открывая глаз, вдоль этого красного шнура… «А-а-а-а!» Все внутри скрутило до рвоты ужасом падения, страшного полета в никуда. Но круглой тенью возник рядом летящий в пустоте маятник, и Цезарь, спасаясь от гибели, вцепился в медную ленту. Как совсем недавно…

Маятник не поволок его по гравию. Тяжелый, как планета, шар плавно понес мальчишку в межпространственной пустоте. И… вынес его из безнадежного липкого ужаса. Как из черной духоты на свежий воздух.

По-прежнему было страшно, только с этим страхом Цезарь мог уже совладать. Мимо мчались не то искры, не то звезды, красный светящийся шнур дрожал, убегая вперед. И надо было лететь вдоль этого тревожного луча, чтобы успеть, чтобы спасти!

Успеет ли? Маятник одно свое качание проходит за семь секунд. Они ужасно долгие, эти секунды полета, но хватит ли их, чтобы долететь до Витьки?.. Вот замедляется движение шара. Вот уже совсем нет скорости. Щелчок… Цезарь запутался в траве и выпустил медную ленту. Открыл глаза.

Трава, в которой он лежал, была серо-голубая. Из нее торчали плоские метровые кактусы, похожие на бумеранги с шипами. На горизонте стояли черные горы, над ними, как белый взрыв, полыхало громадное солнце. Было очень трудно дышать.

Не успел!..

Но теперь он знал, что делать.

Зажмурился, сосчитал до семи, снова увидел пролетающий шар и опять ухватился за спасительную ленту-скобу.

И новые нескончаемые секунды летел за маятником, рассекавшим вакуум. А когда брякнулся в траву, то была это луговая кашка и подорожники. И лопухи.