Никольская Олеговна - Приключения чёрной таксы

— Да, конечно, — Генри помрачнел. — Как проходит лечение?

— Кристофер плохо переносит процедуры…

— Понимаю. А Элизабет как?

— Держится. Она сильная.

Консул вздохнул и, помолчав минутку, предложил:

— Да что же мы всё на пороге стоим? Прошу к столу! Местному ресторанчику, конечно, далеко до изысканности французского, но вы, господин эстет, знаете мою слабость к русской кухне. Здешние блины с икрой — очень даже недурственны.

На губах Николаса заиграла улыбка — обезоруживающая и тёплая настолько, что, казалось, она способна растопить даже Антарктиду.

Собаки разместились у ног хозяина. Гордо, с прямыми спинами восседали они по обе стороны стула.

— Только подумай, мы оба работаем в России, а видимся раз в сто лет! Что привело тебя в здешние края на сей раз? Постой, не говори! Ты убил Бэрримора и пытаешься избавиться от его трупа!

— Не совсем. Всего лишь собираю материалы для новой книги.

— Что-нибудь наподобие «Влияния „Курочки Рябы“ на ход Первой мировой войны»? — добродушно расхохотался консул.

Попугай расправил крылья и негодующе заклекотал:

— Вась, тебе жена звонит!

— Как называется твой очередной шедевр, позволь полюбопытствовать?

— «Желание и любопытство — два глаза, магически преображающие мир», — процитировал своего великого однофамильца Николас. — «Особенности русской нецензурной лексики».

Брови консула поползли вверх.

— Но не подумай ничего дурного. Нецензурная лексика используется в книге исключительно в исследовательских и образовательных целях, — продолжал Николас. — Ведь как зачастую бывает? Слова, от которых краснеют старушки, а полицейские недоумённо поднимают брови, сами собой на язык наворачиваются. Претендовать на то, что мы таких слов не знаем, — лицемерие. А употреблять их — невежество. Куда лучше заменять их другими словами, эвфемизмами. Тебе интересно? По-моему, я увлёкся… — прервался Николас, отвлечённый подошедшим официантом.

С доведённым до автоматизма изяществом официант наполнил бокалы шампанским.

— Скажи, а тебе это зачем? — спросил Генри. — Ты здесь иностранец — тебя никто не оценит и не поблагодарит.

Некоторое время Николас задумчиво рассматривал почти пустую тарелку, в центре которой красовалось нечто подозрительно фиолетовое и резиновое на вид.

— Ты не поверишь, мне просто нравится то, чем я занимаюсь. Как говорил Роберт Льюис Стивенсон: «Суди о прожитом дне не по урожаю, который собрал, а по семенам, что посеял в этот день».

— Знаешь, а ведь я тебе где-то даже завидую, — грустно улыбнулся Генри. — Занимаешься любимым делом, путешествуешь… А я в вечном цейтноте. Да и люди, с которыми приходится общаться, отнюдь не деревенские бабушки и дедушки.

Перед собаками официант поставил по красивой мисочке. Предчувствие Собакевич сбылось на все сто процентов. На поверхности собачьего кушанья важно плавали икринки. Левретка торопливо сунула морду в миску и громко зачавкала.

— Послушай, Генри, я ведь не случайно взял с собой собак, — сменил тему сэр Стивенсон. — Ввоз животных в королевство строго воспрещён. А нам завтра вылетать…

— Какие проблемы, старина! Всё решим!

— Спасибо, Генри. Не представляешь, как я надеюсь на этих необыкновенных собачат. Ты бы видел, что они выделывали на птичьем рынке! Я почти уверен, что они поставят Кристофера на ноги. Знаешь, няня как-то читала ему одну сказку, кажется чешского писателя… Не помню его имени, про двух девочек, которые превратились в собак. С тех пор Крис всё просил купить ему этих самых собак из Праги. Я думал сначала, это просто очередная его прихоть. Но в последнее время он даже спал с этой книгой под подушкой… Я сразу понял, есть в этих русских собаках что-то особенное! Мне словно шестое чувство подсказало…

— А я бы ставил собакам памятники. Чтобы было, на что задрать лапку, — рассмеялся Генри.

— Слышала про чешского писателя?.. — шепнула Юлька.

— Угу, — Лада кивнула. — Нужно попробовать в этом разобраться…

— Вась, тебе жена звонит!

— Да подойдите же кто-нибудь к телефону! — блаженно щурясь и отдуваясь по окончании ужина, пошутил консул.

Звук, который следом издал попугай, подозрительно напомнил заливистый смех сэра Генри.

Сон № 3, словно борец сумо, навалился на Ладу тяжело и стремительно. Она стояла в центре оживлённого перекрёстка, а мимо на бешеной скорости неслись автомобили.

«Зачем я здесь?»

Остро чувствовалось: нужно разыскать кого-то… В руках появилась карта — ветвистая паутина линий метро, трамваев, автобусов. Она словно утратила вразумительную чёткость и, вплетённая в сети узких улочек, напоминала трещинки на дынной корке. В глаза бросился дом, чьей-то заботливой рукой обведённый красным фломастером. Перед глазами за частоколом из бурых досок — старенькое деревянное строение. Нагнувшись, через низкую дверцу Лада пробралась внутрь. Кто-то, не подающий ни малейших признаков жизни, сидел за длинным столом…

Франт.

— Улица Липовая, 17. И будь добра, поторапливайся. Наш самолёт произвёл посадку в аэропорту Хитроу города Лондона. Температура за бортом 15 градусов. Пассажиров первого класса просим пройти к выходу. Спасибо, — торжественно произнёс странный Франт, и Лада проснулась.

— С приездом, сэр. Как долетели? — в аэропорту их встречал управляющий делами сэра Николаса, мистер Бэрримор — невзрачный, худощавый альбинос в старомодных очках.

Ресниц и бровей на постном его лице не наблюдалось. Почти прозрачные глаза не выражали ничего, кроме скуки. Хотя нет — приглядевшись к Бэрримору внимательней, Лада заметила в нём тщательно закамуфлированную враждебность… Держался он вежливо, но до надменности неприступно.

— Спасибо, Бэрримор, долетели хорошо, — сдержанно поблагодарил хозяин.

Делегация прошествовала к лимузину, ожидавшему у выхода.

— Утром пришёл факс из Дубая. Поставщики недовольны: требуют продлить срок контракта, — опустившись на кожаное сиденье, Бэрримор открыл массивную папку.

— О делах доложите позже, — Николас перевёл холодный взгляд с лежавшего в кресле свежего номера «Лондон таймс» на управляющего. — Сейчас я хочу как можно скорее видеть сына. Я привёз ему собак.

— Очаровательные! — Бэрримор снял очки и кисло улыбнулся.

Без очков его глаза казались ледяными, как камни, подобранные на поверхности Луны. Он изучал девочек так пристально, что даже Юлькиной врождённой толстокожести не хватило.